неделю не топлен. Все выстужено. После каникул в нем до майских никто никогда не живет… Зря только меня гоняете, я же вам самое лучшее, что было в главном корпусе, показала. Алексей легко подхватил жену на руки, перемахнул через сугроб и поставил на деревянные ступени одноэтажного деревянного дома. Дежурная распахнула дверь в сумрачную нетопленую горницу, из которой вела дверь на веранду и в спальню. Раздернула пестрые летне-веселенькие шторы, открывая заснеженную кусты калины прямо под окнами и торжественный караул обступивших дом елей. В снегу под калиновыми кустами паслась стайка синиц.

— Здорово! Здесь так красиво… — обрадовалась Женя… Можно, мы здесь останемся? Если надо доплатить…

— Оставайтесь, если охота. Эти домики все одно пустуют. Да вот перемерзнете вы здесь… Его топить и топить… — засомневалась дежурная. Ну ладно, как знаете. Замерзнете — возвращайтесь назад.

— Так, посмотрим, что нам моя теща на дорожку дала, — Алексей распаковал коробки и сумки. — Ого, щедро оснастила экспедицию молодоженов хоть на зимовку в Антарктиду. Из коробок появились банки тушенки, венгерское «лечо», куриное рагу, сайра и шпроты, конфеты, шампанское, коньяк и даже целый.

— Олично, Женюша! Сейчас 10 часов. Одевай мои валенки, бери корзинки с едой и — быстро — на кухню. А я здесь — по хозяйству, — скомандовал Алексей, принимаясь за печь. Через 20 минут на кухне, оснащенной двухконфорочной плитой с газовым баллоном, скворчала яичница, а в «горнице» трещала печь и завтрак, хотя съеденный не снимая варежек, получился приятный.

Скоро потеплело настолько, что Женя освободилась даже от шубы и занялась устройством домашнего уюта. Спальня оказалась совсем маленькая, почти как вагонное купе, с двумя полуторными кроватями и целой печной стеной, покрытой коричневатыми изразцами. Кроме того, в доме оказалась ванна. Если так можно было назвать крошечную темную и грязноватую кладовку с чугунным дровяным нагревателем и эмалированной, изрядно обитой сидячей ванной. Бак для воды пустовал — водопровод, по видимому, на зиму отключали.

К счастью, были у Лехи Козловского славного джигита Сослана свои представления о комфорте. Заметив что не спавшая всю ночь жена уснула, свернувшись клубочком на краешке постели, он накрыл ее вторым одеялом и прихватив топорик с ведром, вышел пройтись.

Боже, как приятно и как просто устраивать сногсшибательные сюрпризы! Не надо ни телефона, по которому можно заказать утонченный ужин прямо в номер или свежие орхидеи посреди ночи, в честь удачного интима, не надо, в сущности, и толстого кошелька, и расторопного, спешащего угодить клиенту буржуйского «Бюро услуг», берущимся усладить заказчика хоть симфоническим оркестром, хоть восточным поваром с походным мангалом, или караваном верблюдов — отсчитывай себе баксы, а подумают и подсуетятся за тебя другие.

Алексей привык заботиться сам. Ему это было приятно, от силы, от чувства удали, бурлящей радостной энергии, и нравилось, когда светлые серьезные глаза Евгении широко распахиваются, излучая детское, восторженное обожание. Он доставил себе это удовольствие — стоять, небрежно притулясь к косяку, наблюдать как заахала Евгения, всплеснула руками, закружилась, засмеялась и, наконец, бросилась ему на шею, прижалась, тихо-тихо шепча в щеку: «Я люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя…»

А всего-то — пустяк! Еловые лапы — смоляные, пахучие, с гроздьями шишек и без, ветки калины с темно-рубиновыми, чуть прозрачными ягодами, стол у печи, сервированный к ужину с бутылкой шампанского в центре и заботливо положенными на тарелки алюминиевыми вилками — совсем шикарная жизнь!

Они погасили лампу и комната, освещенная пляшущим огнем из открытой духовки стала загадочной и торжественной.

Это все выдумки снобов, что марки шампанского отличаются по вкусу, букету, а главное — этикетке, и что бокал шампанского похож на поцелуй. Все ровно наоборот: поцелуи различаются по качеству, букету и стоимости, а лучший из них может поднять качество любого шампанского. Евгения и Алексей пили не просто полусухое «Советское», а единственное на свете, ни с чем несравнимое, их собственное, памятное вино — головокружительный, драгоценный, любовный напиток, сказочное «приворотное зелье». Из граненных стаканов, просвечивающих опасными бликами с привкусом смоляного дымка и елового духа, глядя глаза в глаза, предвкушая и осязая уже начинающееся, уже обволакивающее их счастье.

На торопливо сдвинутых в спальне кроватях было широко и просторно, в окне стояла полная мистическая, благословляющая их луна. А время просто остановилось — его не было, смущенно притихшего, затаившегося.

— Господи, что сейчас — утро, ночь? — прошептала Евгения.

— Погоди, я где-то бросил часы, — хотел подняться Алексей. Евгения удержала, обхватив за плечи:

— Нет, нет, не отпускай меня! Мы теперь все время будем жить вот так — пузо к пузу. Есть же такие сиамские близнецы. — Правда, очень неудобно, наверное, одеваться…

— И думаю, пользоваться туалетом. Как это у них происходит?

— А как здесь-то у нас?

— На снежок, дорогая, просто на пушистый снежок. Надевай валенки, тулуп — и мигом! А я тебя потом согрею.

На дворе все было голубым и торжественным. Луна, как фонарь, черные тени от елок и сверкающий снежный наст. «Торжественно так, чисто, даже неловко», — подумала Женя, присаживаясь в сугроб и ощутив обжигающее прикосновение льда. — «Я счастлива, счастлива, счастлива!» Она выпрямилась, скинула тулуп и, стоя в лунном свете, посреди полянки, нереальная, сиреневая Аэлита подхватила пригоршни снега и осыпала плечи, грудь, живот, чувствуя, что дыханье перехватило и уже быстро растерла лицо, шею, руки…

— С ума сошла! — выскочил в одних трусах Леша, подхватил на руки и потащил в дом.

Она пришла в себя, сидя в чем-то горячем и хвойном, пахучем. Чугунная печка в «ванне» раскалилась чуть не докрасна, из бака, набитого талым снегом текла горячая, пахнущая железом вода, заполнив до краев ванну, представлявшую собой теперь фантастическую чашу с еловым густым настоем, а по углам комнаты горели свечи, отбрасывая на деревянные стены колеблющиеся сонные тени.

— У нас в Сибири так от простуды лечатся. Раскалят в печи камни, покидают в огромную кадушку и веток еловых и кедровых побольше, чтобы дух шел — любая хворь выходит… Не бойся, я здесь все хорошенько вымыл Алексей присел на корточки рядом, взял Женю за руку и тревожно присмотрелся. — Не заболела? Что-то разрумянилась. А я, дурак, пять минут стоял, любовался, как ты под луной в снегу купаешься. Прямо как в кино… Давай нагибайся! Он схватил плавающую на воде хвою в горсть и потер Жене спину.

— Эй, больно! Все равно, что ежом мыться. Я же не сибирячка!

— Ты вообще — ничья. Ни сибирская, ни кавказская, ни московская. Может и впрямь — лунная? Такая прозрачная голубая девочка. Видение…

От теплой воды и голоса Алексея Евгения начала засыпать, чувствуя сквозь