— Извини, Жень, я тебя слушать больше не собираюсь. И вообще я не играть уже не могу. Может, я играю и гашусь, чтоб тебя скорей забыть! А может, тебе назло!

— Эге, да тебе лечиться пора! — взвился Женя. — Может, ты еще и колешься? Покажи руки.

Катя быстро спрятала руки за спину:

— Наркотики — ерунда, захочу — брошу. Так, мне звонят. Ну что, ты все сказал, что хотел?

— Нет еще.

— Ну, тогда в другой раз приходи. Поговорим. А лучше не надо. Я не хочу тебя больше видеть. Ты нам больше не нужен. Дурак ты, Женич. Ладно, пошли, я дверь закрою.

В гримерке была обычная суета перед выступлением. Запыхавшись, вбегали опаздывающие и бросались судорожно одеваться и наносить макияж. Белка, как ни странно, сегодня пришла вовремя и тщательно подводила глаза перед зеркалом. Место рядом с ней пустовало. Она, не отрываясь от дела, громко обратилась к присутствующим:

— Слушайте, кто Катьку видел? Куда она походу могла деться?

Одна из девушек ответила ей в тон, ленивым голосом:

— Я ее в коридоре с каким-то цыганом видела, они шептались о чем-то в углу. Сказала, что сейчас придет.

Белка, нанося последние штрихи, уточнила:

— Это походу когда было?

— Да минут пятнадцать назад. Похоже, «черное» у него брала.

— Вот дура!

Дверь открылась — на пороге стояла Катя. На какое-то время она попозировала в дверях, победно оглядывая присутствующих. По лицу блуждала улыбка, весь ее вид говорил, что она находится на вершине блаженства.

— Катька, ты с ума сошла! — Белка почувствовала, как у нее внутри все похолодело. — Ты ж опять походу нахерачилась! А у нас выступление!

— Бел, не волнуйся, у меня все под контролем! — Выражение Катиного лица нисколько не изменилось, она прошла на свое место и села, разглядывая свое отражение в зеркале. — Я счас видела Михалыча — и ничего!

— Да у него нюх на такие дела, что ты наделала?! — Белка перешла почти на крик, ей безудержно захотелось влепить этой дуре затрещину, чтобы убрать с ее лица идиотскую улыбку, но похоже, что и это не помогло бы, — Блин! Нам пора уже, пошли, одевайся быстрей! — Ее крик не возымел никакого действия, Катя, все так же улыбаясь, спокойно рассматривала себя в зеркале.

Белке ничего не оставалось, как позвать девчонок, и они быстро одели и накрасили ее для выступления. Время уже поджимало. Белка подхватила Катю под руку и потащила за собой, та не сопротивлялась — шла спокойно, но несколько отрешенно. К Белкиному облегчению, на сцене Катя немного пришла в себя, двигалась почти нормально, сразу и не поймешь, что обдолбана. Движения были правильными, но слегка замедленными, она чуть отставала от других участниц, чувствовалось, что танцует на автопилоте. Через какое-то время, к своему ужасу, Белка заметила — из-за кулис за Катей пристально наблюдает директор клуба и с кем-то шепчется.

Михалыч еще в коридоре заметил: Петрова явно не в себе. Подумал — может, не выспалась, с кем не бывает, но, поздоровавшись, Катя прошла рядом, и он просто не мог не увидеть ее зрачков, а уж он-то за свою карьеру насмотрелся на наркотов. У Михалыча с Петровой были свои счеты, и теперь он не мог думать ни о чем, кроме как выцарапать со сцены «эту суку». Он стоял у кулис, тяжело дышал и потел от злости, потом достал платок и вытер мокрую лысину. К его большой радости, подошел Павлов.

— Ну, толстяк, как дела, нах? По-моему, все в ажуре.

— Ага, в абажуре! Вы только взгляните на Петрову! — Директор чуть не подпрыгивал от негодования. — Как вам нравится?! Это вы меня просили вернуть ее в премьеру, не слушали меня. Я как жопой чуял!

— Ничего не вижу! — Павлов плечом отодвинул Михалыча и внимательно посмотрел на сцену. — Ты про что, нах?

— Да невооруженным глазом видно, что сучка под кайфом!

— Ништяк! Мало мне проблем по жизни. — Павлов резко развернулся к Михалычу и зарычал: — Ты при приеме на работу разве не предупредил, что на сцене — никакой наркоты нах?

— Да говорил, конечно!

— Гони ее нах, нах, расчет сегодня же! Увижу Женьку-голубка — прибью нах, надо было ее тогда еще послать нах! — И, оставив директора дальше наблюдать за выступлением, Павлов стремительно удалился.

Директор радостно предвкушал расправу с Петровой и с трудом дождался конца выступления. Как только девушки вернулись в гримерку, Михалыч ворвался следом, не обращая внимания на визги протеста. Он был счастлив, уже давно у него не было повода так повеселиться. От возбуждения директора мелко трясло.

— Ну что, Петрова, натанцевалась? — начал он елейным голосом и сорвался на крик. — Собирай манатки!

— Анатолий Михалыч! Мы возьмем ее на поруки, не выгоняйте! — взмолились полуголые Белка со Стрелкой, сразу поняв, в чем дело.

Катя же никак не отреагировала на появление директора, как будто все это ее не касалось. Она сидела на своем месте, повесив голову и тупо глядя в одну точку.

Белка и Стрелка, видя, что от провинившейся поддержки не будет, кинулись к директору клуба:

— Ну, пожалуйста! Ну последний раз, Михалыч, ты ж нам как отец родной!

— Нет! Я сказал: нет! Раз уж сам Павлов ее видел… — Михалыч явно упивался моментом. — Так что разговоров больше не будет. Все по горло сыты этой херней, ты, Петрова, слышишь, что я говорю?

— Слышу, слышу. — Катя произнесла это тихим безразличным голосом.

Михалыч весело усмехнулся:

— Круто. Это все, что ты можешь сказать?

— Я все поняла. Нет — значит нет. — Катя, не глядя ни на кого, встала и спокойно начала собирать свои вещи.

Белка и Стрелка, поняв, что решение уже принято, бросили попытки договориться о чем-либо с директором и, чуть не плача, наблюдали за Катиными сборами. Толстяк, довольный собой, вышел из гримерки, окинув напоследок всех строгим взглядом. Когда собирать было больше нечего, Катя, не глядя никому в глаза, глухо произнесла «всем пока» и вышла вслед за директором. В коридоре она обогнала Михалыча, резко развернулась и со всей силы своей танцевальной ноги заехала ему в надежно спрятанный под животом пах. Толстяк, как подкошенный, рухнул и скрючился на полу, закрыв глаза и тихо постанывая.

— Это тебе за Папагена, — сказала «коварная мстительница» и плюнула в искаженное гримасой боли, ненавистное рыльце. — А это за меня!

Когда Михалыч наконец открыл глаза, «подлой наркоманки» и след простыл.

* * *

Федор Андреевич попытался открыть дверь, но она оказалась запертой на задвижку. Он удивленно переглянулся с женой. Ирина Александровна, утомленная долгой дорогой из санатория, стянула с шеи платок и раздраженно произнесла:

— Ну что ты возишься? Звони — видишь, Катя дома.