«Рассуждение наше о старухах относится к соблазнам, которые ожидают человека, вступающего в свет, но не подумайте, однако же, чтоб женщина, от того, что она стара, была соблазном, которого избегать должно. Мы не того мнения; совершенно напротив. Обращение только с женщинами внушает ту вежливость, ту ловкость в обхождении, наконец, то благородное честолюбие, которые одни могут дать человеку тень совершенства, которой позволяется ему достигнуть. Но молодые женщины, по непосредственному влиянию их на сердца наши, поучая нас, неприметным для нас образом, приятным привычкам, соделывающим человека любезным, воспользуются впоследствии любезностию, которую мы у них заняли.

Женщины исполнены добротою, прелестями, умом и снисхождением; добродетели сии свойственны всему полу их без исключения, следственно, уважение и старание наше служить им должны относиться ко всем. Сколько пользы извлекается из обращения с женщиною, у которой старость ничего не похитила, кроме красоты! Как приятны тогда советы опытности! Они не выговоры и нарекания брюзгливого старика, выведенного из заблуждения, но мнения любезной женщины, делающей нам кроткие наставления, почерпнутые ею из приятнейших воспоминаний, нравоучения, знающие путь к сердцу нашему; она не неприятельница удовольствий, внушенных нам полом ее, имеющим столько влияния на чувства наши. Я говорю здесь о старухах вообще. Встречаются иногда неопрятные и даже злые, отомщевающие молодым за потерю красоты своей.

Но это исключения, на которых останавливаться не должно; и можно смело сказать, что мужчина, который насмехается над старухами, не достоин, чтобы его любили молодые».

Ф. Булгарин, сравнивая в романе «Иван Выжигин» быт московского и петербургского дворянства, отмечает: «Здесь не просят так, как в Москве, с первого знакомства каждый день к обеду и на вечер, но зовут из милости, и в Петербурге, где все люди заняты делом или бездельем, нельзя посещать знакомых иначе, как только в известные дни, часы и на известное время».

В гостеприимной и хлебосольной Москве приемный день раз в неделю считался нелепым, хотя и модным, обычаем. Привычными для москвичей оставались ежедневные визиты. «С интимными визитами нередко являлись в 10 уже часов, а "штатс-визиты" отдавались, начиная с полудня, и не позже двух часов, потому что во многих домах обед, в обыкновенные дни, сервировался в три часа».

«Публичных экипажей или омнибусов не было ни одного, — отмечает О. А. Пржецлавский, — наемные кареты были в малом числе и до крайности неисправные и грязные. Самый обыкновенный локомотив составляли некрытые дрожки, прозванные гитарами, на которые надо было садиться верхом, как на лошадь, и где возница сидел у вас почти на коленах. Зато высший и средний классы щеголяли экипажами и лошадьми. Только доктора, купцы и мелкая буржуазия ездили на паре, — все, что было аристократия или претендовало на аристократию, ездило в каретах и колясках четвернею, цугом, с форейтором». По свидетельству Д. Г. Колокольцева, нижним военным чинам было запрещено «разъезжать по столицам в экипажах и на извозчиках».

Интересную подробность сообщает в «Автобиографических записках» Е. Ф. фон Брадке: «Можно было, конечно, ходить пешком и придти в знакомый дом, но тогда в передней прислуга не подымалась с места, и вы сами должны снимать с себя верхнее платье[27]. Мужчина еще мог ездить в открытом экипаже в две лошади, но даму непременно должна была везти четверня».

Евгений Онегин имел «настоящий барский выезд, с собственным кучером и лакеем». В ресторан и театр он едет в собственном экипаже, тогда как на бал отправляется в «ямской карете». Замечательный актер Художественного театра Л. М. Леонидов, обращая внимание своих собеседников на этот факт, приводил слова А. А. Стаховича, тонкого знатока светского этикета и «великого знатока всяческих "выездов"». «Вот что он говорил:

— Мы имели великолепные выезды, но за шик считалось проехать "на ваньке"!

Правда, воспоминания А. А. Стаховича относились ко второй половине XIX века, но, видимо, истоки этой своеобразной причуды, своего рода "кокетства", относятся еще к первой половине века, и Пушкин схватил это, может быть, именно как последнюю новинку».

Колокольчик у входной двери как «иностранное нововведение» получил распространение сначала в Петербурге, а потом и в Москве. Прежде «посетители стучали в большую неуклюжую дверь кулаком». По словам Д. Н. Свербеева, его московские приятели, приглашенные на чашку чая, не замечали «привешенного к наружному подъезду колокольчика, стучались руками и ногами в дверь и уже готовы были ее вышибить, или обращались к окнам, которых чуть не разбивали вдребезги. Такое удобство, давно уже введенное в Петербурге, в старушке Москве было еще не знакомо». Свидетельство Д. Н. Свербеева подтверждает и рассказ Николеньки Иртеньева, героя трилогии Л. Н. Толстого «Детство. Отрочество. Юность»: «Валахины жили в маленьком чистеньком деревянном домике, вход которого был со двора. Дверь отпер мне, по звону в колокольчик, который был тогда еще большою редкостью в Москве, крошечный чисто одетый мальчик».

«Еще должен я заметить один обычай тех времен: нельзя было войти в комнату с тросточкою; ее обыкновенно оставляли в передней. Лет за тридцать пред сим было иначе: в гостиную иначе не входили как с тросточкою».

Светский, или «интимный», визит требовал оплаты ответным визитом. Особы преклонных лет были вправе не отдавать визита младшим; начальники не отдавали визита подчиненным, а дамы — мужчинам. В Новый год, Рождество, Пасху, именины, после свадьбы являлись с поздравительными визитами.

Иностранных путешественников удивлял обряд «всецелования» во время пасхальных визитов: «…здесь говорят друг другу: "Христос воскресе!" и целуются без различий ранга и звания. За этим следуют визиты к друзьям и простым знакомым», — свидетельствует бывший французский пленный де Серанг.

«Наступил праздник Святой Пасхи, — читаем в "Воспоминаниях русского офицера" о пребывании в Париже в 1814 году. — Графиня спросила меня про то, как мы, русские, празднуем этот великий день. Я ей передал, как сам знал, весь обряд нашей церкви, рассказал ей, как православные радостно приветствуют друг друга и целуются по три раза.

— А женщины? — спросила с живостью графиня.

— Все равно, и надеюсь завтра поздравить вас по-русски…

— Неужели молодые дамы позволяют себе это?

— Дамы и девицы, — сказал я.

— Как это странно, — повторила несколько раз графиня».

После свадьбы молодые обязаны нанести визиты своим знакомым и родственникам. Для новобрачных они были нелегким испытанием.