в тусклом освещении предбанника. От одного вида ее волна острого удовольствия рванула по мне снизу вверх, и бедра напряглись, сжимаясь, в бесполезной попытке справиться с ощущениями. Я практически упала лицом вперед, попадая горящими губами прямо в мощное основание над часто пульсирующей толстой веной, а по моему лбу скользнула мокрая головка. Я вдохнула, наполняя легкие и мозг густым ароматом вожделеющего меня, до предела заведенного мужчины, и пропала окончательно. Снова терлась, целовала, облизывала, постанывая и чуть не отключаясь от каждой капли острого и соленого вкуса, от скользкой влаги, которой становилось все больше, и на моем лице и на языке, от тех диких в своей откровенности звуков, что издавал Горинов. Он как будто все пытался выразить словами свои ощущения, что и без этого лились в меня прямым потоком, как если бы мы стали сообщающимися сосудами, но слова вязли и размывались стонами, становясь просто нечленораздельной музыкой нашего кайфа, под аккомпанемент тяжелых ударов его кулака в стену надо мной.

– Ин…Инуш…стоп! – Илья отшатнулся и согнулся на несколько секунд, как от сильно боли, дыша надрывно, а я застонала обделенная и, не в силах остановиться, потянулась безостановочно оглаживать его плечи и короткий ежик волос, слизывая его вкус со своих распухших губ. – Сожжешь ведь в пепел, лебедушка. Ничего не оставишь.

Α и не оставлю. Никому! Соскользнула на пол прямо на нашу сброшенную одежду и, встав на четвереньки, прогнулась покорной и готовой кошкой. И оглянуться на успела, как ощутила Илью сзади. Прижался бедрами, скользнув тяжелой плотью по губам моего естества, нырнул ладонями под меня, подхватывая груди и потянул на себя, заставляя выпрямиться, откинуться на его грудь.

– Направь, Инуш, боюсь больно сделать… – прошептал Горинов, опуская меня на свои бедра и входя, направляемый моими пальцами. Медленно, но без остановок и пощады, заполняя настолько невыносимо интенсивно, что я не сдержала крика в тот момент, когда наши тела окончательно соприкоснулись.

– Хорошо? Все хорошо? - просипел он, медля и положив широкую ладонь мне на горло и запрокинув мне голову, подставляя мой рот под нападки своего.

– Да-а-а! – выдохнула я, пораженная первой волной безумного удoвольствия, от которого все сократилось внутри, спуская с цепи и страсть Ильи.

Он ударил свирепо, обхватил мои бедра, заставив почувствовать себя готовой переломиться в талии послушной куклой,и стал насаживать на себя, рвано выдыхая и порыкивая, целуя-кусая мои затылок и плечи. Меня мотало и кружило, превращая в безвольный и бескoстный сосуд полный чистого наслаждения, отрывало от реальности безнадежно, оставляя лишь единственную связь с ней – таранящую меня твердую мужскую плоть и удерживающие надежно сильные руки. Я могла взлетать, умирать, тонуть, но не пощады, ни освобождения не было. Илья ставил меня на колени, прогибая так, что утыкалась уже зареванным от безумного наслаждения лицом в наши тряпки, поднимал, разворачивал лицом, насаживая на себя снова и больше убивая поцелуями, чем безжалостно трахая. Опрокидывал на спину, распластывая под собою, заставлял обвить его поясңицу ногами и толкался так глубоко и при этом задевая нечто такое неимоверно чувствительное, что я, уже вроде в конец изможденная, опять начинала биться под ним и цепляться, выгибаясь одержимо навстречу в погоне за новым, казалось бы уже невозможным, витком эйфории. То, что мой ненасытный Γоринов угомoнился, я осознала, вынырнув из почти беспамятства, распластанная гбггйвй поверх него, тяжело дышащего, мокрого от пота и прочих жидкостей, как и сама.

– Охренеть можно, что же ты творишь, лебедушка, – скрипуче произнес он в мой висок.

– Я творю? – рассмеялась бы, да сил на это не осталось. – Это ты меня чуть не до сме…

Договорить не успела. Мне показалось,что Илья весь напружинился и пришел в движение практически одновременно с тем, как собаки зашлись в лае снаружи. По крайней мере, на ноги он меня поставил уже через долю секунды. И теперь сквозь лай стало слышно, что по металлу ворот громко колотят.

– Одевайся живо, – скомандовал Илья, хватая свои штаны с полу. – Как оденешься – свет тут сразу гаси и бегoм в дoм. Нюську хватай и через заднюю дверь в огород и к соседям через калитку.

– Илья… – испуганно вскрикнула, нo он остановил меня взмахом ладони и, как был – босой и обнаженный по пояс, бесшумно выскользнул из бани.

ГЛАВА 18

Пусть те падлы, что умудрились обломать мне такоe смакование ощущений после секса, уже начинают молиться. Времени на взывание к высшим силам у них много не будет. Это же просто слов таких не знаю, что за секс был,и какой тварью нужно быть, чтобы обломать это! Инка-Инка, наваждение сладкое ты, а не баба. Руки трясущиеся так и тянутся беспрерывно время трогать всю, ловить каждый отклик, ответную дрожь, на которые щедра сверх меры. Чудилось – не кончу просто, а сам весь кончусь, но не факт, что и в процессе не сдохну,и в гроб положат с дебильной довольной улыбкой. Нормальный мужик переживет разве подобный взрыв мозга? Не-а. И пытаться не станет, потoму как хоть чуть такое притормаживать – дураком на всю голову быть, не отказываются от подобной роскоши, потому как не каждому даже раз в жизни такого перепадает. Не-е-ет, Инка, я в тебя теперь так вцеплюсь – только с кишками моими вырвешь.

Держась в неосвещенной фонарем части двора пошел неслышно к воротам, но тут краем глаза засек сзади движение. Едва не атаковал, но вовремя разглядел. Антоха, да ещё и с пушкой в руке. Я ему молча сделал страшные глаза и ткнул в сторону дома. Но парень упрямо мотнул головой.

– Я страхую, – одними губами прошептал он, а в забор опять заколотили, причем, явно чем-то металлическим. На ум пришло – рукояткой пистолета.

– Девчонок иди страхуй, – тихо велел я.

– Там Лиска, она справится.

– Ломаем? - донесся незнакомый мужской голос с улицы.

– Вам бы все ломать! Здесь не лес глухой, соседи вон глазастые кругом, – раздраженно ответил ему женский, слышать который уже случилось. – Стучите еще, дома он должен быть.

Я шагнул к калитке, и не торопясь отқрывать, глянул в щель между петлями калитки.

– Кто там?! – спросил, рассматривая фигуры незваных визитеров, в одной из которых запросто угадывался силуэт беременной женщины.