Мы с Дэном прошли в галерею в задней части центра, где были развешаны черно-белые фотографии о жизни Ист-Энда в тридцатых — сороковых годах. Одна из фигурок — маленькая девочка, играющая на разбомбленной улице, — была обведена кружочком; теперь ей за восемьдесят и она живет в Блэкхите.

— Это место — своего рода музей, — сказала я.

— Больше похоже на общественный центр, — ответил Дэн, — где пожилые люди могут вспомнить свою жизнь. Еще здесь есть театр и кафе. На самом-то деле, — кивнул он в сторону барной стойки, — мне нужно выпить кофе. Хотите чашечку?

Мы сели за столик, и Дэн достал блокнот и карандаш, который тут же начал затачивать.

— Так вы ее нашли, — показала я на точилку.

— Да, слава небесам.

— Она дорога вам?

Дэн положил точилку на стол.

— Мне оставила ее бабушка. Она умерла три года назад.

— Она оставила вам точилку? И все?

— Нет. — Дэн дунул на кончик карандаша. — Мне досталась также довольно отвратительная картина. Я был несколько… разочарован, — деликатно произнес он. — Но точилка мне нравится.

Дэн начал царапать в блокноте какие-то заметки при помощи своей странной системы быстрого письма, и я спросила, как давно он работает журналистом.

— Всего несколько месяцев! Я новичок в этом деле.

Это объясняло, почему он так неумело брал у меня интервью.

— А что вы делали прежде?

— Работал на маркетинговое агентство, занимался продвижением товаров — бонусы, раздача ваучеров, карты постоянных клиентов, скидки, предложения «купи один, получи второй бесплатно»…

— Пятипроцентная скидка в первую неделю работы магазина? — перебила я.

— Да, — покраснел Дэн. — Такого рода вещами я и занимался.

— А почему вы забросили это занятие?

— Я делал одно и то же в течение десяти лет и стремился к переменам. А мой старый школьный друг как раз ушел из «Гардиан», где работал редактором по бизнесу, и основал собственную газету — это было его давней мечтой. Он сказал, что ему нужна… помощь. Я немного подумал и согласился.

— Значит, он попросил вас работать у него и писать для его газеты?

— Нет, он успел взять двух репортеров на полные ставки, а я занимаюсь маркетингом, но имею карт-бланш, чтобы писать на интересующие меня темы.

— Тогда я должна чувствовать себя польщенной.

Дэн посмотрел на меня.

— Я видел вас, за день до открытия вашего магазина. Кажется, я говорил вам об этом. Я шел по другой стороне улицы, а вы оформляли витрину — одевали макет…

— Манекен.

— …вам приходилось туго — одна рука все время отваливалась.

Я сделала большие глаза.

— Ненавижу сражаться с этими манекенами.

— Вы были решительно настроены, и мне захотелось поговорить с вами. Вот чем хороша журналистика, — с улыбкой добавил он.

— Два кофе! — сказал доброволец, ставя чашки на прилавок.

Я взяла их и протянула Дэну:

— Какую предпочитаете? Красную или зеленую?

Он заколебался:

— Красную. — И потянулся за чашкой.

— Но вы взяли зеленую.

Дэн покосился на нее.

— Ну да.

— Дэн, вы дальтоник? — Он сжал губы и кивнул. Какая же я недогадливая. — Вам… сложно жить с этим?

— В общем-то нет. — Он с философским видом пожал плечами. — Просто я не могу стать электриком…

— О, все эти цветные провода.

— Или воздушным диспетчером, или пилотом. «Дефектное цветовое зрение», как они это называют, означает также, что я вижу кошек с зелеными полосками, не могу собирать землянику и часто неправильно подбираю одежду, как вы уже успели заметить.

У меня запылало лицо.

— Если бы я знала, что тому есть важная причина, то вела бы себя более тактично.

— Люди порой отпускают грубые замечания о моей одежде, но я никогда ничего не объясняю за исключением тех случаев, когда вынужден это делать.

— А когда вы это обнаружили?

— В свой первый день в начальной школе. Нас попросили нарисовать дерево — у моего были ярко-красные листья и зеленый ствол. Учитель посоветовал родителям проверить мое зрение.

— Значит, ваши брюки не кажутся вам малиновыми?

Дэн опустил глаза.

— Я не знаю, что такое малиновый цвет — для меня это абстракция, как звуки колокола для глухого, — а эти брюки я воспринимаю как оливковые.

Я сделала глоток кофе.

— А какие цвета вы различаете хорошо?

— Пастельные — бледно-голубой, розовато-лиловый — и, конечно, черный и белый. Я люблю смотреть на черно-белые вещи, — добавил он, кивнув на фотографии. — В монохромности есть нечто…

Послышалась мелодия «Пока время идет»; какое-то мгновение я думала, что она раздается из колонок, но потом поняла: звонит мобильник Дэна.

Он бросил на меня извиняющийся взгляд и достал телефон.

— Привет, Мэтт, — спокойно сказал он. — Я за углом, в Центре воспоминаний. Да, я могу разговаривать — но всего минуту. Простите, — прошептал он мне одними губами. — О… хорошо… — Дэн встал, его лицо стало серьезным. — Ну, если она будет придерживаться этой версии, — произнес он, удаляясь. — Веское доказательство, — согласился он, выходя в сад. — Надо быть неуязвимым. Я приду через пару минут.

— Прошу прощения, — сдержанно сказал Дэн, возвращаясь к столику. — Мэтту нужно кое-что обсудить со мной — я должен идти.

— Мне тоже есть чем заняться. — Я подхватила сумочку. — Но я рада, что зашла сюда. Спасибо за кофе.

Мы покинули центр и немного постояли на тротуаре.

— Ну, мне сюда, — кивнул Дэн направо, — «Черное и зеленое» находится рядом с почтой. А вам туда. Но… мы пойдем на «Анну Каренину».

— Вы не даете мне подумать…

Дэн пожал плечами.

— Почему бы вам просто не сказать «да»? — Он непринужденно поцеловал меня в щеку и ушел.

Распахнув пятью минутами позже дверь «Деревенского винтажа», я увидела, что Анни кладет телефонную трубку.

— Звонила миссис Белл, — пояснила она. — Вы забыли у нее шляпную коробку.

— Забыла шляпную коробку? — Я даже не заметила этого.

— Она предлагает вам забрать ее завтра в четыре часа. Миссис Белл просила позвонить только в том случае, если вас это не устраивает. Но я могу добежать до нее…

— Нет-нет, спасибо, я сама. Завтра в четыре — это хорошо. Очень хорошо.

Анни выглядела озадаченной.