– Мама! Где ты была? – крикнул он. – У тебя мобила не отвечает! Отцу плохо! Я в аптеку бегал!

Женя выскочила из ванной в бюстгальтере, расстегнутых джинсах и бросилась в спальню.

– Что? Что случилось? – прерывающимся от волнения голосом спросила она мужа, который лежал на кровати с зеленоватым лицом и сизыми губами.

– Не знаю, – слабо прошелестел Сергей, – живот почему-то болит.

– Что? Где? Давно? – сыпала вопросами Женя, ощупывая тело мужа, будто могла определить руками, что с ним произошло.

– Везде… с утра…

– Но-шпу пил?

– Пил… всю выпил…

– Я еще принес… и тут вот что-то другое, в аптеке посоветовали, – ввернул Игорь и положил на журнальный столик две упаковки лекарств, ярких, будто не с таблетками, а с конфетами-монпансье.

– Выпил, и что? – с надеждой спросила Женя, хотя видно было, что толку от но-шпы никакого.

– Ничего… – подтвердил ее догадку муж.

– Понятно… Надо срочно вызвать «Скорую»!

– Не надо, пройдет! – попытался крикнуть Сергей и даже хотел привстать, но тут же рухнул обратно на подушку, а лоб его мгновенно покрыли капли пота.

– Звони, Игорь, в «Скорую», – прошептала Женя, потому что от волнения сама не смогла бы попасть пальцем на нужную кнопку телефона.

Приехавшая по вызову толстенькая и коротенькая врач сказала:

– Быстро собирайте больного, поехали!

– Что с ним? – по-петушиному задиристо крикнула Женя.

– Острый живот, – сказала ничего не значащую фразу врач, но Жене сразу стало легче, потому что какой-никакой диагноз все-таки поставлен. Врачи – они на то и врачи, что знают, как лечить «острый живот».

– Я поеду с ним? – жалко спросила Женя.

– Не надо, он взрослый человек, – ответила коротенькая женщина, но потом еще раз глянула на Сергея и согласилась: – Вообще-то… давайте… мало ли что…

Это ее «мало ли что» сразу свело на нет утешительный диагноз «острый живот». У Жени тут же до тошноты скрутило ее собственные внутренности. Но до себя ли ей было? Уже в машине «Скорой помощи» она сообразила, что надела дубленку прямо на бюстгальтер. Дрожащей рукой застегивая джинсы, она не отрывала взгляда от мужа. Сергею становилось все хуже. Это было видно по ввалившимся глазам и обострившимся скулам. Жене казалось, что и у нее точно такие же глаза и такие же скулы. Она воспринимала боль Сергея, как свою собственную. И виновата в его боли была тоже она. Это все из-за нее. Сергей подумал, что больше не нужен ей, и заболел.

В приемном покое мужа поместили в комнатку, разделенную развешанными простынями на боксы. В каждом боксе стоял застеленный детской короткой клеенкой топчан с плоской подушкой в такой же рыжей клеенчатой наволочке. В соседнем – стонал и охал какой-то старик и, видимо, уже давно, потому что как-то уж очень обреченно. В открытую дверь туалета было видно и очень хорошо слышно, как молодую женщину выворачивало наизнанку. Содержимое ее желудка мощными струями летело частично в унитаз, частично со смаком шлепалось на кафельный пол. Все эти душераздирающие звуки совершенно не волновали дежурную приемного покоя. Она спокойно и совершенно бесстрастно заполняла журнал.

– Нужно же что-то делать, – осторожно напомнила ей Женя, потому что муж, который в нормальной жизни имел рост метр восемьдесят два, на своем рыжем топчане настолько сжался и уменьшился в размерах, что ей стало по-настоящему страшно.

Женщина удивленно посмотрела на нее поверх очков и сказала:

– Щас будем.

Она еще некоторое время заполняла свой журнал. Потом встала, лениво вытащила откуда-то градусник и вставила его Сергею под мышку.

– Понимаете, у него не температура, у него – острый живот, – опять напомнила ей Женя.

Женщина даже не удостоила ее взглядом, зато откуда-то из-за простыни вынырнула молоденькая девушка с синим чемоданчиком. В чемоданчике оказалась уйма всяких пробирок, стеклышек и трубочек. Девушка поколдовала над ними и как-то незаметно взяла у Сергея кровь. Это несколько приободрило Женю, но ненадолго, потому что после ухода девушки муж опять оказался брошенным на произвол судьбы. Старик по-прежнему кряхтел и стонал, а женщина так и не выходила из туалета. Уже ничего не падало мимо унитаза, но ужасающие звуки холостых рвотных спазмов продолжали оглашать помещение.

Жене очень хотелось закричать, и она это непременно сделала бы, если бы, опять же, из-за простыни не вынырнул худенький мужчина в очках и не приступил к Сергею с расспросами. Жене казалось, что он спрашивает сущую ерунду и что спрашивать надо совсем другое, а еще лучше – ни о чем не спрашивать, а сразу начинать лечить, желательно прямо в боксе. В конце концов худенький доктор велел поднять больного на лифте в палату. Сергей, жалко улыбнувшись Жене, исчез за деревянной створкой старинного лифта, которую открывала и закрывала специально приспособленная к этому делу пожилая женщина с многоярусным подбородком и седым реденьким перманентом.

– Что с ним? – наконец во всю силу легких крикнула Женя, вцепившись в белый рукав врача.

– Хирургическое заболевание, – туманно объяснил худенький доктор, но ей это опять понравилось, так как несколько сужало необъятный диагноз «острый живот». Женя понимала, что «острые животы» бывают разные. Одни требуют хирургического вмешательства, другие – нет. Врач сумел разобраться, что живот Сергея этого требует. Да… хорошо, что разобрался этот врач… Этот врач? А может быть… Ведь Галка говорила, что он отрезал ей желчный пузырь… Юра? Филиппов? Самый лучший хирург Колпина? Вроде не похож…

Она опять вцепилась в белый халат врача, который уже собирался уйти, и торопливо заговорила:

– Понимаете, это мой муж… У него хирургическое заболевание… а я… я – Женя! Понимаете, Женя… – Она очень хотела назвать свою девичью фамилию, но почему-то никак не могла ее вспомнить.

– У вас очень хорошее имя, доброе, домашнее, – сказал врач, которому не терпелось уйти, потому что он уже навидался всяких невменяемых родственников и знал, что с ними лучше всего разговаривать, когда операция уже позади.

– Нет, вы не поняли! Я – Женя! И мне нужно, чтобы операцию делал Юра… то есть Юрий Филиппов… Понимаете?!!

Дубленка, которую в духоте приемного покоя она расстегнула, распахнулась, и взору врача предстала полуобнаженная грудь, красиво приподнятая бюстье «Анжелика» с косточками. Он задержался на ней взглядом не долее минуты и сказал:

– Не надо так волноваться. Я сегодня дежурный врач, а потому и сделаю операцию.

– Но мне нужен Филиппов! – взвизгнула она.

– Все будет, как вы хотите, Женя. Я Филиппов, – улыбнулся он, запахнул на ней дубленку и предложил, не мешкая, отправляться домой, а с утра позвонить в справочную, чтобы получить нужную информацию.

Женя шла по улице, и ей уже не было жарко. Она была без шапки, без шарфа и перчаток, в дубленке почти на голое тело. Она корила себя за то, что не могла в нужный момент вспомнить собственную фамилию. Хорошо, что врач оказался Юрой. На самом деле она должна была его сразу узнать. Он не слишком изменился. Такой же худенький, в очках и очень спокойный. Он и в детстве поражал всех невозмутимостью и спокойствием. Когда однажды во дворе они высадили мячом окно Анастасии Петровны Крашенинниковой, самого звероподобного детского стоматолога, какие только бывают на свете, именно Юра остался вести с ней дипломатические переговоры, закончившиеся, кстати сказать, весьма успешно. Всех же остальных участников игры тогда моментально смыло со двора, будто приливной волной. Наверно, хирурги такими и должны быть с самого детства. Как он хорошо сказал: «Я Филиппов». Это означало, что все будет хорошо и ничего бояться не следует. Если вспомнить классические образцы, то так говорят только настоящие мужчины. «Спокойно, Маша, я Дубровский». «Спокойно, Женя, я Филиппов».