В том, что он явно себя подхваливал, ничего особенного не было. В бою все видится по-другому. Вряд ли Олег кого-то достал торопливыми очередями из автомата. Но Мальцев его поправил:

– Ранение одно, а не шесть, только множественное.

Не любил он, когда люди хвалились без меры. Пушка в него стреляла. Еще скажи – гаубица! Взорвался неподалеку малокалиберный зенитный снарядик весом шестьсот граммов, и словил он шесть кусочков металла размером с подсолнечное семечко.

Чем тут гордиться? Все шесть осколков Наталья Сергеевна за четверть часа пинцетом из-под кожи вытащила. Могла и в санчасть его не класть, но место имелось, вот и положила. Пусть отдохнет парень, в себя придет от испуга. Все же первое ранение.

Принесли завтрак: молочную кашу с ломтиком хлеба и слегка подслащенный (зато горячий) отвар шиповника.

Туго в отряде с продовольствием. Яков Павлович Будько неплохо запасся картофелем, есть мука, соленое сало, но он бережет их до зимы. Когда предательский снег не даст лишний раз выйти из лагеря.

А пока все в отряде едят суп с осточертевшими грибами да жидкую кашу или капусту, слегка приправленную подсолнечным маслом. Вместо хлеба чаще варят мучную болтушку-затируху. Более-менее подкармливают раненых и дают доппаек бойцам перед выходом и после возращения с боевого задания.

Война во вражеском тылу диктует свои законы. Командир отряда Журавлев с заместителем Федором Кондратьевым получают на кухне свои порции наравне с рядовыми бойцами и сержантами.

Это одно из условий нормальных взаимоотношений в отряде между командирами и подчиненными. Так было и на заставе номер шесть, которой Журавлев командовал перед войной.

И ему и Кондратьеву приходилось не раз видеть, как накрывают столы в блиндажах начальству вроде полковых командиров или комиссаров, не говоря о более высоких чинах.

Сытные мясные обеды и ужины, даже котлеты для них крутят. Деликатесная копченая рыба, овощи и, конечно, вволю водки или спирта (у генералов больше коньячок в почете). А бойцы в мерзлых окопах хлебают пустую кашу и делят водочные порции погибших. Противно и гадостно на душе, когда увидишь своих командиров за таким обедом.

Пшенную кашу с молоком съели с удовольствием. Осталась одна нетронутая порция. Чередник завтракать отказался, молча оттолкнул миску и попросил воды. Мальцев попытался уговорить Максима:

– Хоть пару ложек, пока горячая.

– Не-е… Фрося не пришла?

И снова погрузился в свой сон или бред.

– Ленька, – протянул Николай миску вечно голодному Жердяю. – Ешь давай.

– Да ну, – стушевался парень. – Че, я лучше всех?

– Можно на двоих поделить, – подал голос Олег Чепцов. – Я тоже не откажусь.

– Пусть Ленька забирает. Ему нужнее.

– А чем он особенный?

– Потому что ранен по-настоящему, а не оцарапан, как ты.

Олег Чепцов был не жадный и разговор о каше завел из вредности, чтобы позлить Мальцева. Оба были старшие сержанты, находились в отряде с самого начала, однако ценили их по-разному.

Мальцев считался одним из наиболее опытных бойцов, его ставили во главе групп, поручали сложные задания. Олег пока ничем не выделялся. Да и вообще военная «карьера» складывалась у него не слишком гладко.

После первого курса института Чепцова направили на инженерно-саперные курсы. Учитывая важность предстоящих задач, брали туда парней и мужиков грамотных, а учеба была рассчитана на целых десять месяцев.

Жизнь курсанта Олегу пришлась не по вкусу. Подъем в пять тридцать утра, усиленная физподготовка, выматывающие многочасовые занятия на местности, наряды, суточные посты по охране складов – все это давалось городскому парню тяжело.

– Не учеба, а каторга сплошная, – ляпнул как-то вконец измотанный курсант после двухчасовой строевой подготовки на плацу. – И кормят сплошной баландой.

За подобные высказывания можно было вылететь из училища, но Олега хорошо «прополоскал» комиссар курсов, а ротный дал три наряда вне очереди.

Неизвестно, как бы сложилась дальнейшая судьба Чепцова, но вновь формируемые разведывательно-диверсионные отряды НКВД остро нуждались в саперах. Высокое начальство дало разрешение на отбор курсантов, проучившихся не менее пяти месяцев.

Обещали присвоить «младшего лейтенанта». Да и служба в спецотрядах НКВД, формируемых для действий во вражеском тылу, привлекала молодежь романтикой. Однако брали далеко не всех желающих, тщательно проверяли анкеты и личность добровольцев.

Олег Чепцов по всем показателям подошел. Тем более имел за плечами полдесятка прыжков с парашютом в институтском аэроклубе и немного знал немецкий язык.

– Такой нам подойдет, – сразу заявил Журавлев.

Но родное училище, выдав будущему диверсанту-парашютисту новое обмундирование, сапоги и вороненый пистолет «ТТ» с запасной обоймой, жестоко обидело курсанта. Вместо обещанного «лейтенанта» Олегу присвоили сержантское звание. Хотя некоторые добровольцы получили лейтенантские «кубари».

Чепцов пошел разбираться в отдел кадров, однако нарвался на неприятный разговор. Майор-кадровик из фронтовиков с ампутированной кистью руки заявил:

– А ты чего ожидал? Летчиков и то после училища сержантами на фронт отправляют, «кубари» они в боях зарабатывают. Ты не воевал, опыта не имеешь и вообще… недоучка. Ни сапером, ни инженером не стал, кинулся на первый зов, как муха на говно.

– Я воевать ухожу, – возмущенно возразил Олег. – А вы меня с говном сравниваете.

Майор понял, что переборщил, и постарался успокоить парня:

– Извини, старина, погорячился. Молодец, что от войны не бежишь. Офицерские «кубики» ты обязательно получишь, а пока старшим сержантом походишь. Хорошее звание, помощник командира взвода.

Поэтому Олег чувствовал себя обиженным и легко срывался на ссоры, что не прибавляло ему авторитета. «Грамотный шибко, вот и выделывается», – говорили про него остальные бойцы.

Между тем, пока Николай Мальцев лежал в санчасти и встречался по вечерам с Зоей Бородиной, произошло несколько событий.

Капитан Журавлев встретился с командиром отряда «Сталинцы» Ильей Бажаном и лейтенантом Андреем Зиняковым. Собственно, отряда как такого уже не было. В лесу, в наскоро вырытых землянках, отсиживались три десятка уцелевших партизан, несколько женщин и детей. Боеприпасов почти не осталось, люди голодали, общий настрой был подавленный.

Когда Бажан, не отошедший от гибели жены и многих близких ему людей, стал дрожащим голосом рассказывать о разгроме отряда, капитан сразу его перебил:

– Ты где таких слов нахватался? Разгром и прочее… У писателя товарища Фадеева? Так он, напротив, к борьбе призывал. Чего голова трясется, контужены, что ли, Илья Карпович?

– Мина рядом рванула.