Развращенные и неразумные. Так воинственный Ода Нобунага называл буддистов, с которыми он всю жизнь воевал. Уже несколько поколений они составляли отдельное государство в государстве, не покоряясь даже тогда, когда власть благоволила к ним. В XVI в. они были могущественны, как никогда, и секта Тендай, что бы там ни говорил процитированный выше дайме, отличалась прагматическим рационализмом, признавая широкий спектр религий от дзен-буддизма до синтоизма. И вот в 1571 г. этот японский князь отправил свои войска осадить гору Хией, на которой располагались монастыри Энряку-джи, приказав им сжечь в пепел три тысячи построек, храмов, школ и библиотек и перерезать горло тысяче шестистам монахам. Его биограф так рассказывает об этом событии: «Рев пожара в гигантском монастыре, к которому присоединяются бесчисленные крики молодежи и стариков, раздавался и наполнял собой небо и землю вплоть до самых дальних уголков». Но о войне религий здесь нет ни слова — Ода презирал всех богов. Кстати, чтобы достичь своих политических целей и извести буддистское образование, он поспособствовал приходу и укоренению «Киришитан» (от тогдашнего португальского «криштам»), так что на момент его смерти в Японии насчитывалось сто пятьдесят тысяч крещенных в христианскую веру. Они казались ему менее опасными. Но последующим правителям было страшно трудно от них избавиться.

Свидетельств, говорящих в пользу неумеренного пристрастия к сохранению книг в Японии, немного; но тем заметнее будет случай правителя, поэта и ученого мужа Канееши (1402–1477), увлекавшегося китаистикой, который вел жизнь весьма приятную, «со своими двадцатью шестью детьми и богатейшей библиотекой — обширным хранилищем всей литературы и истории прошлого. Ему самому она казалась неуязвимой и защищенной от превратностей судьбы». «Безумная» война, начавшаяся в 1467 г., в одночасье лишила его всего того, чем он дорожил. Он сам писал в своем дневнике: «За очень короткое время поднялся столб дыма, и все вокруг очень быстро оказалось опустошено. Моя библиотека избежала пожара, видимо, потому, что ее крыша была черепичной, а стены глиняными, но туда устремились окрестные грабители, думая, что там есть деньги и ценные вещи, и они поспешили выломать дверь и разбросать тысячи книг. Не сохранилось ни одной из японских и китайских книг, передаваемых по наследству вот уже два поколения».

Положение публичных японских библиотек поменялось начиная с Эдо в XVII в., когда каждый клан создал свою библиотеку, и особенно в следующем веке, когда начали учиться простолюдины. Но лишь немногим крупным собраниям было суждено образоваться и особенно сохраниться надолго, даже после реставрации династии Мейджи: все библиотеки, созданные по инициативе государства, кроме основанной в 1872 г. Императорской, были бедны, запущенны, и люди их презирали. Очень быстро они вышли из употребления. И попали под бомбардировку.

Японская философия пропитана ощущением непостоянства вещей наряду с тягой ко всему абсолютно свежему, новому, раннему. Эти особенности, по-видимому, не могут совсем не иметь отношения к недостаточному стремлению собирать и почитать такие древности, как уже прочитанные книги. Все это, как сказал Басё в своем знаменитом хайку, быстро становится похоже на воинов, погибших в высокой траве: «юме но ато». Следы снов.

Папы придумали инквизицию с целью подавить ересь вальденсов или катаров, которая стала популярной в народе и тем самым колола им глаза; замысел немедленно выродился вследствие рвения мирян, взявшихся осуществлять его: Робера Лe Бугра, «молота еретиков» Ферье, Конрада Марбургского, преступления которого прервала только насильственная смерть. Проявив большую тонкость, дело это перепоручили монахам, организовавшим сеть уловления подозрительных лиц. Как известно, они обладали всей полнотой власти, деяния свои творили под покровом абсолютной тайны и не давали отчета никому, кроме короля, если тот был способен держать их в узде. Редко можно увидеть столь эффективную систему подавления, позволявшую обходиться без танков и ГУЛАГов, живущую за счет своих жертв: все принадлежащие к этой системе сверху донизу занимались личным обогащением, исключая, быть может, двух-трех великих инквизиторов, наиболее приверженных аскезе, да и то сомнительно. Говорят, когда евреи — как богатые, так и бедные — скинулись, чтобы предложить Фердинанду Испанскому 600 тысяч дукатов в обмен на запрет инквизиции, великий магистр Святой конгрегации Сиснерос выплатил эту сумму королю из собственных денег. Тем легче понять, отчего столь многие подозрительные отделались увещеванием и «отпущением», тогда как других посылали на костер.

В нежном возрасте инквизиция больше занималась, как говорит Вольтер в «Кандиде», поджариванием мужчин и женщин, чем истреблением библиотек; если же возникало желание подвергнуть «испытанию огнем» какую-нибудь книгу, приходилось обращаться к Святому престолу, пока Латеранский собор 1515 г. не издал буллу «Inter sollicitudines»[17], призванную положить конец колебаниям: да, разумеется, следует уничтожать сочинения, «переведенные с греческого, древнееврейского, арабского или халдейского как на латинский, так и народные языки, книги, содержащие искажения вероучения и вредоносные догмы… равно как клеветнические пасквили против особ высокого ранга». Однако, несмотря на всю привлекательность последнего предписания, сама мера показалась столь неожиданной и суровой, что даже среди участников собора нашлись сомневающиеся: так, Алексей, епископ Амальфи, объявил, что принимает ее в отношении новых книг, но только не произведений древних авторов. Известно, что почти везде, и особенно на севере Европы, это установление не будет исполняться. И, как мы увидим, папа Лев X собственной персоной поведет себя прямо противоположным образом.

На территории весьма относительного милосердия, подведомственной не испанской инквизиции, ненависть излилась в основном не на библиотеки, более или менее уцелевшие, а на еврейские книги, «злокозненные» по определению.

Испания превратила инквизицию в столь полезное орудие управления, что отказалась от нее с большим трудом и официально упразднила только в 1834 г. (впрочем, мы не без содрогания узнаем, что Ватикан сохраняет ее под другим названием вплоть до сегодняшнего дня). Когда священные узы брака соединили Кастилию с Арагоном и вся территория была отвоевана, Изабелла и Фердинанд начали грандиозную операцию этнической чистки. Нужно признать, что оказавшаяся у власти кастильская знать обрела цель существования — устранить евреев как собственников и конкурентов, простой же народ от души приветствовал это, сам не понимая причин своей радости. Указ об изгнании евреев был провозглашен в марте 1492 г. Могли остаться лишь те, кто согласился принять крещение: их назвали conversos, то есть обращенными.