дело оглядывался по сторонам. Наверное, я на подсознательном уровне стремился заприметить Макса хотя бы просто в отдалении, но его нигде не было. Должно быть, было ещё слишком рано, поэтому я стряхнул с себя лишние раздумья и приступил к работе. Скопилось её, как выяснилось, немало. За моё отсутствие несколько проекторов решили выйти из строя, а некоторые ноутбуки докучали преподавателям уведомлениями о необходимости обновлений. Разобравшись до начала первой пары с настройкой показа презентаций в нужных аудиториях, я приступил к обработке поступивших заявок. За работой я не обращал внимания на течение времени, мои руки вновь были чем-то заняты, и я почти не чувствовал отчаяния. Только взявшись за починку своего собственного ноутбука, который прихватил с собой, чтобы довести до ума не завершённую дома «реанимацию», я понял, что прошло уже две пары, но Макс так и не заглянул ко мне в инвентарную.

Я сам не знал, можно ли это было считать правильным жестом с его стороны, ведь у себя в квартире, за исключением нездорового поцелуя, навеянного предшествующей истерикой, я всем своим видом демонстрировал, что не горел желанием находиться в его обществе. Если добавить к этому факт того, что мы оба мало представляли, как в сложившейся ситуации теперь вести себя друг с другом, его отсутствие в самом деле было правильным.

Тем не менее, на большом перерыве я всё-таки ждал Макса, потому что не сомневался: он должен был прийти как минимум для того, чтобы как обычно помочь мне купить что-нибудь в буфете. Парень действительно зашёл за мной, только сделал это с некоторым опозданием. Скорее всего, он колебался, не зная, хочу ли я его видеть.

— Как ты?

Я кивнул. «Сойдёт».

Напряжённые плечи Макса стали чуть более расслабленными, но выглядел он неважно. Почти что мертвенная бледность так и не сходила с его лица, а прежние выступающие скулы совсем заострились. Уставшие припухшие глаза будто смотрели в пустоту и не излучали ничего, кроме растерянности. От такого его вида мне сделалось нехорошо. На долю секунды в голове даже промелькнула абсурдная мысль о том, что отпетым отморозкам жилось намного проще, поскольку они нисколько не чувствовали раскаяния перед своими жертвами. Макс же не только раскаивался, но и молча страдал чуть ли не больше меня самого. Я вздохнул. У него и раньше были проблемы со сном и едой, а сейчас, судя по его внешности, он ещё сильнее стал пренебрегать этими базовыми вещами.

Макс держался на некотором расстоянии и, когда мы пришли в столовую, отправился прямиком в очередь галдящих студентов, чтобы купить мне порцию горячего обеда. Я привычно занял стол, и через несколько минут Макс поставил передо мной поднос с едой. Я испытал приятное щекочущее чувство ностальгии, и моё сердце забилось чуть быстрее оттого, что я больше не был наедине с собой и мы могли снова просто побыть немного вместе. Что бы ни сделал со мной Макс, его присутствия мне всё же не хватало…

Макс не стал садиться. Он засунул руки в карманы штанов и направился к выходу из столовой. Действуя во многом на волне переживаемого ностальгического чувства и в некоторой мере из-за того, что меня напрягал его болезненный вид, я с противным лязгом ножек стула по плитке встал и подбежал к парню, ухватив его за предплечье.

Макс вздрогнул и испуганно посмотрел на меня.

— Ты ещё что-то купить хотел?

Я нахмурился и, ничего не произнося, чуть ли не насильно потянул его назад к столу. Я опустился на своё прежнее место и указал на стул напротив. Макс с сомнением сел. Я снял с подноса тарелку супа и подтолкнул её к парню, сам взяв тарелку со вторым. Макс застыл и невидящим взглядом уставился на мутную жидкость с плавающими в ней пятнами жира. Есть он не решался.

Я вздохнул и напечатал: «Сам говорил мне: “жри, что есть”».

— Артур… — глаза Макса покраснели, свидетельствуя о том, что он вот-вот разрыдается.

Этого бы я не вынес. Я покачал головой, показывая, что не стоит что-либо говорить. «Просто ешь».

Макс печально ухмыльнулся.

— Прости, не могу.

Я вопросительно посмотрел на него.

— Боюсь, выблюю съеденное прямо здесь, — не выдержав моего взгляда, признался Макс.

От услышанных слов наши личные взаимоотношения отошли для меня на второй план. В конце концов, если бы парень продолжил морить себя голодом, всё могло сложиться так, что мне и вовсе не пришлось бы потом рассуждать о том, что мне с ним делать, а такой расклад меня не устраивал. Пусть Макс вполне заслуженно чувствовал себя погано, я был не в состоянии видеть его таким убитым. Помня, что говорил сам себе относительно него, я осторожно взял парня за запястье и, запинаясь, пробормотал:

— Со мной всё нормально. Успокойся и выпей хотя бы бульон.

Накануне вести диалог по телефону было проще. При встрече же я не планировал опять разговаривать с ним. Однако, что мне ещё оставалось делать, как не заговорить снова, чтобы Макс почувствовал себя лучше. В любом случае важны были не мои слова и действия, а мотивация, которая за ними скрывалась.

По щеке Макса всё же скатилась одинокая слеза, но, услышав мой голос, он более-менее смог взять себя в руки. Он поднёс ко рту ложку супа и, проглотив горячую жидкость, скривился.

— Редкостная параша.

— Твоя рисовая каша на воде была не лучше.

Глава 12

Дневные разгонят лучи

Мы обедали в тишине. Было заметно, что Макс через силу запихивает в себя отвратительный бульон, но я счёл, что это было полезнее, чем полное отсутствие какой-либо энергетической подпитки. Парень всячески избегал моего взгляда и главным образом смотрел в свою тарелку, практически не моргая. Меня настораживало то, что я довёл себя до похожего состояния, будучи в запое, а Макс был абсолютно трезв и при этом напоминал мало что соображающего коматозника, который всё-таки ещё как-то умудрялся поддерживать свою жизнеспособность. Ему было необходимо как можно скорее вытянуть себя из этого болота, потому что, пребывая в нём, он бы долго не протянул, если и дальше собирался идти по избранному после детдома пути и продолжать учёбу и работу медиком. В конце концов, я склонялся к тому, что мне будет достаточного от него того, чтобы он не отступался от своего стремления помогать людям. Его общее человеколюбие и дальнейшая работа над собой могли сгладить удар, который он мне нанёс. Я хотел, чтобы Макс реабилитировал себя крепкостью и непоколебимостью своих принципов,