– У Лескова хорошая фраза была: «Христианство на Руси еще не проповедовали».

– А эта инициатива о запрете абортов?

– Там не запрет. Просто предложили убрать аборты из обязательной системы страхования. Что сразу «запрет»? Вечно какая-то истерика возникает.

– Всего лишь вынос из страхования! С таким лицом про аборты только мужчина может сказать!

– Так, у всех нормальные лица.

– Католическая церковь тоже против абортов.

– Да, но папа Франциск разрешил же прощать аборты на исповеди.

– Он только до ноября разрешил! Я католик, я знаю.

– Это как так до ноября?

– Ты католик?

– Где католик? Кто католик? Вы правда католик?

– Ну что вы его слушаете, он выпил. Вставай, католик. Домой пора.

– Посидите еще!

– Так а что там с этой исповедью?

– Да обычная история. Что нам там, что-то новое рассказали? Вон даже у Бешлей была история, как она в воскресной школе порнографию смотрела.

Все страшно оживились, а я подавилась рыбой и никак не могла объяснить, что никакой порнографии я в воскресной школе, конечно же, не смотрела, а история была совсем не о том.

– Да Бешлей и в хоре церковном пела.

Ни в каком хоре я не пела, а только мечтала об этом. Я начала было объяснять, но тут еще кто-то вспомнил, что я где-то писала о батюшке, который читал в школах лекции про гомосексуализм. Батюшка такой действительно был, только лекции он читал про значение брака и пагубность однополых отношений.

– Короче! Все было не так! – объявила я наконец.

После чего пришлось рассказать, как все было на самом деле.

– II -

Отец Александр пленил меня с первой же нашей встречи. Мне было года четыре, когда мать пригласила батюшку к нам домой. Жили мы тогда в обшарпанной многоэтажке, где нашей семье из четырех человек выделили однокомнатную квартиру. У нас был пятый этаж с выжженной кнопкой в лифте, но я почему-то всем во дворе говорила, что живу на пятнадцатом, хотя такого этажа в доме не было.

Мои родители – люди крещеные, но в церковь ходила лишь мама, и то по большим праздникам. Когда я стала задавать вопросы о происхождении мира, мне объяснили, что землю и все живое сотворил Бог, что Бог этот живет где-то на небесах, а чтобы поговорить с ним, нужно пойти в церковь. Узнав, что у Бога можно что-нибудь попросить, я очень воодушевилась, но, выяснив, что желаемое не будет исполнено в тот же миг, потеряла к Создателю интерес.

За несколько дней до прихода священника мать потравила в кухне тараканов, и в квартире стоял запах дихлофоса. Я была недовольна, не могла усидеть на месте и все время хотела плакать. Отца и брата в тот день с нами не было, мать нервничала и покрикивала.

Наконец раздался звонок, и в комнату не вошел, а вступил удивительный человек – высокий и тонкий, в черных развевающихся одеждах, с тяжелым сверкающим крестом на груди. У него было очень приятное лицо – с ровным овалом и оливковой кожей, темные вьющиеся волосы по плечи и выразительные глаза, цвета которых я, впрочем, не помню, хотя видела отца Александра потом много раз. Я помню только линии глазниц и крупные веки, а также впечатление от его взгляда. Такие глаза я потом замечала на картинах голландских художников – они смотрели с печалью и нежностью, но в этой печали и нежности было что-то потустороннее.

Мать взяла меня за руку. В другую руку дали мне свечку, которая тут же погасла, на что никто не обратил внимания. Отец Александр начал читать молитвы. Голос его – тихий и мелодичный – очаровал меня. Батюшка пел и перемещался по комнате, мазал маслом нарисованные на стенах крестики, брызгал водой, а потом достал непонятную штуку, из которой повалил дым. Смотреть на него было очень приятно. К тому же свечка в моей руке оказалась теплой и вкусной.

– Оля!

Заметив, что я отжевала уже добрую половину свечи, мать начала дико вращать глазами и дергать меня за руку. Когда очередная молитва была закончена, она выхватила у меня огрызок и велела выплюнуть воск. Я расплакалась.

– Что же вы, – отец Александр мягко забрал у нее мою покалеченную свечу и вернул ее мне. – Пусть жует.

– Ничего, что во время молитвы?.. Можно?

– Да уж свечи-то Господь не хватится.

Он погладил меня по волосам и коснулся пальцами лба, оставив теплую масляную полоску. Я тут же в нем все полюбила – и голос, и руки, и прекрасный золотой крест, который на мгновение качнулся у моего лица.

В конце, уже прощаясь, отец Александр пояснил мне, что дом наш теперь благословлен на мир и покой и зло будет обходить его стороной. Я спросила, исчезнут ли теперь тараканы, на что мать опять начала вращать глазами, а отец Александр рассмеялся и сказал, что вряд ли. Он посоветовал матери читать мне перед сном Библию для детей и ушел, оставив после себя замечательный запах ладана. Поскольку отец Александр произвел на меня большое впечатление, Библия вскоре была куплена. «Всем на погибель», – как говорили потом в семье.

В той квартире с нарисованными крестиками мы прожили еще пару лет, пока не переехали в новый зеленый микрорайон, где у каждого уже была своя комната. Я очень интересовалась, придет ли к нам снова отец Александр и нарисуют ли в моей комнате крестик, но мать все отмахивалась – времена были тяжелые, родителям пришлось уйти из научных институтов и заняться торговлей. Интерес же мой был не праздным: одна я спать не привыкла, и в темноте комнаты мне мерещились разные создания. Не помогал и сон при свете. Особенно часто повторялся один кошмар: будто я зимней ночью бегу в лесу к местной церквушке, а за мной что-то гонится, но что именно – я не знаю, потому что боюсь оглянуться. Движения мои замедляются, а снега становится все больше. Наконец я проваливаюсь по пояс и, отчаявшись, жду не боли, а чего-то неизмеримо страшнее.

Взрослые советовали мне меньше смотреть телевизор и оставить в покое какую-то книжку про вампиров, которую я тогда очень любила. Но ни то, ни другое не было возможно, поэтому я искала другие пути спасения. Как-то по радио шла программа про сновидения, и я услышала, что если во сне посмотреть на свои руки, то можно стать хозяином сна и в любой момент его изменить. Эта идея меня захватила, но никто не мог объяснить, как во сне совершить осмысленное действие.

Детская Библия с глянцевыми картинками к тому времени была перечитана сотни раз. Жестокий ветхозаветный Бог и смиренный Христос прекрасно устроились в моей голове в окружении вурдалаков. Я здорово наловчилась подкреплять свои слова библейскими изречениями и часто грозила божьими карами кроткой бабушке Любе, на попечение которой меня оставляли. Бабушка хоть и происходила из дворянской семьи, но о Боге имела представление самое смутное, поэтому запугать и запутать ее мне не составило никакого труда.

– Что ты там опять вылавливаешь?!

– Лук. Фу. Не буду суп.