– Хороша помощь! – презрительно хмыкнул он.

– Как умею, так и помогаю, – односельчанин сплюнул на пыльную дорогу и пожевал что-то во рту. – Бойтесь чего-то другого, но не своих снов.

– Интересная теория. В первый раз ты мне другое говорил. И про помощь никаких слов не было…

– Ха-ха-ха, – он снова зашёлся в приступе заливистого смеха. – Значит, не забыл нашего разговора. А что, если я бдительность усыпляю? Сцапают тебя твои кошмарчики и не поморщатся. А ты будешь мне верить, мол, бояться нечего, это такая помощь от доброго дедушки с рыжей бородой. Ещё одно сомнение в душе твоей поселить хочу. Вот теперь ты и не знаешь, чему верить: моим первым словам или последним. А может, существует ещё и третья правда, которую я тебе не хочу говорить? – старик подмигнул левым глазом.

Он задумался на мгновение. Даже разозлился немного. Правда, виду не подал, не хотелось давать лишних поводов позлорадствовать над собой.

– Что, не хочется теперь ничего у меня спрашивать? – почти выкрикнул односельчанин. Его голос дрогнул и перешёл на мерзкий писк. – Почему я… – он прочистил горло, возвращая свой привычный тембр. – Узнал, что хотел?

– Сполна, – прошипел в ответ он.

– Вот и хорошо. Думаю, надолго желание у тебя отбил вопросы задавать, – довольно добавил старик, рассматривая грязь под ногтями рук.

Он опустил взгляд на пыльную дорогу. Прямо себе под ноги. И принялся что-то чертить на ней, водя из стороны в сторону правой стопой. Односельчанин не сразу заинтересовался этим действием. Лишь через пару минут рыжебородый бросил короткий взгляд на то, что он рисовал. Сухая земля позволяла сделать рисунок довольно чётким. Он безостановочно дёргал ногой, создавая замысловатую фигуру на земле и не до конца понимая, что же всё-таки хочет изобразить. Остановиться он тоже не мог, хоть и пытался пересилить себя.

– Ну, ты порисуй пока, а я пойду их догоню, – его рука указала на успевшую порядком отдалиться похоронную процессию. – Я смотрю, у тебя неплохо получается. Не хуже тех рисунков, что лежат у художника в его сумке через плечо. Ха-ха, – рассмеялся односельчанин ещё раз. Только как-то непродолжительно и неловко, точно украл у кого этот смех. Будто напускной он был.

Рыжебородый ещё раз посмотрел на фигуру, которая выходила из-под чужой ноги, довольно крякнул и, развернувшись, побежал за удаляющейся процессией. Парень чертил и никак не мог остановиться. На его лице выступили бисеринки пота, тут же покатившиеся к подбородку. Он открыл рот, чтобы прокричать что-то рыжебородому деду, но внезапно сгустившийся воздух не пропустил ни одного звука. Человек сильно сжал кулаки, борясь с чем-то незримым, заставляющим его в бешеном темпе водить по пыльной дороге ногой.

Наконец рваные движения замедлились, а ещё через минуту и вовсе прекратились. Он, тяжело дыша, склонился над своим рисунком. Пот градом катил по его лицу. Он протёр глаза и посмотрел на получившуюся фигуру… Посмотрел и не поверил своим глазам. Это была новогодняя игрушка с красивым домиком внутри, маленькой старушкой, ёлками и снегом, накрытая стеклянным полуовалом…

Я рывком поднял голову и разлепил тяжёлые веки. Перемещение в новогоднюю игрушку заставило посмотреть продолжение кошмара про похороны. Домовой был прав. Видение срубило на ровном месте, хотя спать я не планировал, да и не хотелось спать. Я собрал в кучу то, что увидел во сне, и попытался проанализировать. На первый взгляд, информации было не так уж и много. Процессия преодолела треть расстояния до кладбища. Плюс ещё какое-то время было в запасе, пока они начнут закапывать меня. Все-таки хотелось верить, что кошмар должен закончиться логическим финалом, а не тем моментом, когда люди дойдут до деревенского погоста. Так думал я, а как считал рыжебородый дед – оставалось только догадываться…

И тут у меня в голове всплыла фраза, которую произнёс старик: «как умею, так и помогаю». Примерно в таком же ключе я думал и про Домового. Или он так сам про себя говорил? Я потер виски и несколько раз надавил пальцами на макушку. Нет, не вспомнить. Слишком много информации, всё перемешалось в голове, трудно вычленить что-то дельное из этой каши. Но фраза рыжебородого деда разворошила уже почти потухший костер сомнений и подозрений. А ещё я несколько раз прокрутил в голове диалог, что произошёл между мной и стариком. Зачем ему запутывать меня? Зачем по-разному говорить о том, что происходит со мной? Готов был поспорить на всё что угодно, что никакой помощи он никому не оказывает и ни о какой науке преодоления страха речь не идет. Тогда всё кажется нелогичным и необъяснимым… Или я просто не могу понять его замысла? Ведь если чего-то не знаешь или не понимаешь, это не всегда значит, что этого не существует и ты прав, а остальные – нет.

Если честно, меня это очень злило. Я хотел распутать эту разгадку, смирившись с тем, что придется прожить наяву кучу кошмаров и, возможно, умереть от одного из них. Но вот не понимать роль рыжебородого деда в этой истории и то, кем он являлся на самом деле, я отказывался. Может быть, таинственная книга Домового намекала мне на это? Я никуда не пойду и не буду разговаривать с рыжебородым дедом. Как тебе такое? Вот не вышел бы я с утра из дома – не увидел бы художника, на нашёл бы потом змей под одеялом, да и старуха Анна так и осталась бы у колодца. Вряд ли она заявилась бы ко мне домой. Вот и нет никаких кошмаров… Хорошая версия, но сон про похороны, стремящийся к своему завершению помимо моей воли, не даёт возможности продолжить размышлять над такой теорией, не говоря уже о том, чтобы проверить её на практике.

А кто был в похоронной процессии? Может, те люди, что сопровождали меня на кладбище, дадут какую-нибудь дополнительную информацию? Да, в деревне все знали друг друга, но ко мне могли прийти далеко не все. И тут как раз должны быть некие нелогичности или лишние люди. Во втором фрагменте кошмарного сна я вообще не видел ни одного лица. В первой же части я точно рассматривал тех, кто собрался в моей хате. Но, к своему большому удивлению, я не мог вспомнить ровным счётом никого. Видение стерло большую часть деталей оставив лишь то, что посчитало важным: гроб, рыжебородого деда и некоторые подробности той комнаты, в которой находился умерший я.

Ну и, конечно, по-прежнему остаётся без ответа самый главный вопрос, который я не переставал задавать себе с того момента, как проснулся после увиденного кошмара про похороны. Что, если я не очнулся тогда? Вдруг всё это – продолжение одного длинного ночного видения? И рано или поздно я открою глаза и обнаружу себя в деревенской хате, которую не поглотило пламя огня. Или же в своей городской квартире. Было бы здорово…

Рядом со мной застонал Степан, приходя в себя. Похоже перемещение далось ему тяжелее, чем мне. Мой друг закашлялся, хватаясь за грудь и пережидая накативший приступ тошноты. Подниматься с дивана он не торопился. Лицо его постепенно наливалось краской, переставая быть мертвенно-бледным. Я не стал задавать вопросов, а решил осмотреться по сторонам. Перемещение забросило нас в довольно необычное строение. Мы находились внутри дома, имевшего одну большую комнату. Никаких перегородок или хотя бы занавесок, разделяющих помещение, как например, у меня в избе. Прямоугольный стол, накрытый разноцветной клеёнкой, стоял у одного из трех широких окон. На нём я приметил электрическую плиту и керосиновую лампу. Ещё в доме имелись две кровати, придвинутые к стене. Именно на них мы и очнулись со Степаном. Печки не было – вероятно, хозяева согревались зимой с помощью двух огромных пушек, небрежно валявшихся у противоположного столу окна. Рядом с ними лежал электрический обогреватель. Интересно, достаточно ли этих приспособлений, чтобы не замерзать зимой? Круглосуточно пушки работать не будут, да и небезопасно спать с ними. Стульев не было, вместо них я обнаружил четыре табуретки, задвинутые под стол. На полу лежали два круглых ковра. Оба такой ядовитой расцветки, что долго смотреть на них было просто невозможно. Оглушительные красные и жёлтые цвета норовили затмить собой всё остальное, что попадало в поле зрения. Довершало образ комнаты овальное зеркало, висевшее на стене у кровати, на которой сидел Степан.