Пожав плечами, я вернулась к ужину, чтобы еще и горячее не превратилось в холодное.

Но вместо безжизненного и пустого взгляда коварно убиенной ради трапезы рыбы я встретила взгляд совсем других глаз: принцесса смотрела с таким выражением, словно была готова вот-вот разреветься.

– Что? – Я малодушно сделала вид, что понятия не имею, к чему она сейчас ведет.

– Деллин… а давай…

– Нет.

– Но почему?!

– Потому что.

– Мне ее жалко.

– Помоги деньгами.

– Ты не можешь быть так жестока!

– А ты – так наивна. В следующий раз она напишет что-нибудь о тебе. Или пронюхает, кто ты, и попытается снова подлизаться к Лорелей с этой информацией. Или заревнует тебя к Бастиану и сольет Даркхолду.

– Мне кажется, она не станет так поступать.

– Можешь найти свободный столик и сесть с ней.

– Деллин! – Рина шмыгнула носом и вытерла глаза. – Пожалуйста!

Интересно, она сейчас и вправду так сочувствовала бедной, всеми ненавидимой Аннабет или играла, чтобы меня проняло?

Но меня не проняло. Я уткнулась в тарелку, сосредоточившись на еде. Только ужинать под умоляющим жалостливым взглядом оказалось практически невозможно. Катарина молчала, но я почти слышала у себя в голове ее писк «Пожалуйста, Деллин, ну пожалуйста!».

А Аннабет меж тем растерянно стояла, озираясь. Смотрела то на адептов, то оглядывалась на выход, словно не могла решить, позорно сбежать или еще раз попытаться куда-то приткнуться.

Один из огневиков не удержался и отпихнул ее, когда Аннабет оказалась слишком близко.

– Деллин… – еще раз взмолилась принцесса.

Нет, поесть мне сегодня не дадут.

Отбросив вилку, я протянула руку и с грохотом отодвинула от стола свободный стул. Ножки со скрипом и визгом проехались по полу, и все шепотки стихли, а взгляды переместились к нашему столику.

Аннабет играла в привидение: неслышно и неуверенно подошла и с абсолютно прямой спиной села. Она явно ждала, что я сейчас выдерну из-под ее задницы стул или что-то вроде этого.

Воцарилась самая неловкая пауза на свете. Даже когда Лорелей с подружками застала нас с Бастианом целующимися в подсобке, тишина не была такой напряженной и одновременно красноречивой.

– Привет, – Катарина робко попыталась разрядить обстановку. – меня зовут Рина Роял.

– Аннабет.

– Ты учишься на факультете воды, да? На третьем курсе? А я на первом среди воздушников. Только приехала в школу. Деллин мне помогает.

Перед Аннабет появилась тарелка с салатом, а я поняла, что кусок в горло не лезет. Рыба из нежнейшего и вкуснейшего блюда превратилась в башмак, никак не желающий проваливаться в желудок. Почти полная тарелка исчезла, и появился десерт, к которому я даже не собиралась притрагиваться.

Катарина оставила попытки наладить диалог, а еще, кажется, стушевалась от всеобщего внимания. Поэтому ужин проходил молча. Если это вообще можно было назвать ужином.

Я бы все отдала, чтобы снова оказаться за столиком вместе с Бриной. Пусть достает меня намеками о брате, выпытывает подробности наших отношений, рассказывает сплетни и предвкушает бал. Впору признать мой столик несчастливым: за ним не задерживаются соседи. Эйген погиб, Брина в закрытой школе, теперь вот Аннабет вернулась. Я старалась на нее не смотреть, она тоже сидела уткнувшись в тарелку. Раньше мне нравилось бывать в столовой, но теперь, похоже, славные деньки прошли.

И еще невольно вспоминалось, как мы с Бастианом выпросили ключи от кухни на каникулах и варили глинтвейн. Запороли первую партию, потому что целовались, и хорошенько его прокипятили, а остальным сказали, что случайно переборщили с крупицами.

Какой-то парень, кажется третьекурсник-водник, проходя мимо нашего столика, остановился. Прежде чем я успела вынырнуть из мыслей и сообразить, что происходит, он вдруг произнес:

– Напиши еще, как погано здесь кормят.

И вылил в тарелку с десертом Аннабет остывший чай с листьями мяты и черникой.

Принцесса ахнула, Аннабет не шевельнулась, а я поморщилась при виде размокшего в чайно-травяной бурде пирожного и задумчиво посмотрела в спину уходящему сокурснику.

– Я не писала, – вдруг тихо, но твердо сказала Аннабет. – Это Дриадна. Я рассказывала ей… просто делилась. А она все напечатала.

– Ну что? – не удержалась я. – Как тебе быть в центре внимания?

Не дожидаясь ответа или реакции, убрала из-под ее носа тарелку с бурдой и поставила собственную. Я вряд ли сегодня впихну в себя хоть кусок. И оставаться здесь больше не могу, а Катарина – большая девочка, способная после ужина самостоятельно отправиться спать.

По дороге к выходу я нагнала водника и похлопала по плечу.

– Что-то ты, мудак, плохо кушаешь, – процедила сквозь зубы, впечатывая в его ошалевшую физиономию тарелку.

Чай с кусками крема стекал на рубашку и пиджак, оставляя безобразные следы.

А мне слегка полегчало. Достаточно для того, чтобы не превратить грозу за окном в апокалипсис.

– Бастиан! Мне еще никогда не было так страшно.

– Спокойно, Крис, – лениво отвечает он. – Что страшного?

– Как проходит инициация? Тебе хоть что-то отец рассказал?

– Нет. Никто не знает, Совет определяет ритуал в самый последний момент.

– А если я не пройду? Если моя сила настолько мала, что мне нет смысла учиться? Я почти не чувствую ее, у меня нет связи с огнем…

– Эй, – он берет ее за руку, – тебе не пришло бы приглашение, если бы ты не чувствовала магию. Все будет нормально.

Кристина вымученно улыбается.

Они пересекают площадь, усыпанную народом: в теплые не дождливые деньки здесь собираются тысячи горожан. Шумит ярмарка, отовсюду доносится музыка. Мелодии смешиваются в один огромный гвалт, в котором невозможно разговаривать.

– Стой, Крис. – Бастиан тянет ее не к храму, а в сторону палаток. – Еще рано.

Она подняла его на рассвете, возбужденная и взволнованная перед инициацией. Мама умилялась, глядя на совсем взрослых влюбленных детей, которым не терпелось получить заветный пропуск в Школу Огня. Попытки объяснить, что никто не пустит их в храм до назначенного времени, провалились, и пришлось идти.

– Нас выгонят, если явимся слишком рано. Это же храм, а не ресторан.

– А если придем поздно? – немного нервно хихикает Кристина.

– Тогда папа достанет нас из-под земли и устроит индивидуальную инициацию ремнем. Давай что-нибудь съедим, я даже не успел позавтракать.