— Похоже, ты меня плохо слушала. То же самое она проделывала пятнадцать лет назад. Я и раньше видел этот спектакль. Так же как и все мои братья. Давай я тебе докажу. Пойдем в гостиную, я позвоню своему брату Дюпри, и ты, Ли, послушаешь разговор по параллельному телефону. А ты, Ледар, постоишь рядом со мной и послушаешь наш семейный добродушный треп. Мы, Макколлы из Уотерфорда, славимся своими семейными закидонами и бьющим через край остроумием.

— Что значит слово «закидоны»? — поинтересовалась Ли.

— Что значит слово «закидоны»? — переспросил я. — Ты, Ледар, наверное, можешь подумать, что я слишком долго держал бедного ребенка в Италии. Она начинает забывать «красоты» родного языка.

Ли устроилась на моей кровати рядом с телефоном, а я пошел к другому аппарату и набрал номер своего брата, живущего в Колумбии, в красивом доме возле университета, на расстоянии шести часовых поясов от нас.

Пока в трубке звучали длинные гудки, я спросил Ли:

— Ты там, моя сладкая?

— Да, лежу на твоей кровати, папочка, и собираюсь слушать каждое слово.

— Я когда-нибудь говорил тебе, что ты самая замечательная маленькая девочка, когда-либо жившая на планете Земля?

— Миллион раз, не меньше. Но ты пристрастен. Ведь ты мой отец.

И тут Дюпри Макколл взял трубку и сказал «алло» с тем выговором и интонацией, которых я не мог не узнать, даже если бы уехал из Южной Каролины сто лет назад.

— Алло? — повторил Дюпри.

— Дюпри, это я, Джек. Джек Макколл. Твой брат.

На другом конце провода повисла неловкая пауза.

— Прошу прощения, но у меня нет брата по имени Джек. Имя знакомое. Я что-то слышал о существовании такого человека, но извини, приятель, ничем не могу помочь. Насколько мне известно, в моей семье нет брата по имени Джек.

— Очень смешно, Дюпри. Я, конечно, ценю твой доморощенный юмор насчет того, что я выпал из семейного круга, но это уже перебор!

— И ты считаешь, что я шучу?! Извини, но ты самый настоящий гнусный сукин сын. Я зол как черт. Вот погоди, доберусь до тебя и вытрясу все дерьмо из твоей несчастной задницы!

— Поздоровайся с дядей Дюпри, Ли, — сказал я.

— Здравствуйте, дядя Дюпри. Это ваша племянница Ли. Жду не дождусь, когда вас увижу.

— Ли, солнышко, — смутился Дюпри. — Забудь все, что я сказал твоему папе. Я просто шутил с этим негодяем. Как поживаешь, крошка?

— Хорошо, дядя Дюпри. Мне скоро исполнится девять лет.

— А у меня есть сын. Ему девять, и его зовут Приоль.

— Какое красивое имя. Никогда такого не слышала.

— Я женился на девушке из Чарлстона, а они там дают детям имена, совпадающие с фамилией. Такой вот странный обычай. Спроси у своего старика, он подтвердит.

— Я получил твою телеграмму, Дюпри. Потому и звоню.

— Солнышко, можно, я поговорю с твоим папой один на один? — спросил Дюпри. — Я знаю, зачем он попросил тебя к телефону, но он объяснит тебе все после того, как мы закончим разговор. Я хочу поговорить с ним как брат с братом. Ну что, идет, Ли?

— Конечно, дядя Дюпри. Папочка, ты не против?

— Хорошо, милая. Я потом все тебе расскажу.

— Подожди, Ли, — сказал Дюпри. — Здесь полно людей, которые тебя любят. Мы не слишком хорошо тебя знаем, но надеемся, что у нас все же будет возможность узнать тебя получше.

Когда Ли повесила трубку, я вернулся к теме нашего разговора.

— Телеграмма, Дюпри.

— Ты звонишь, чтобы узнать, а вдруг все это чушь собачья?

— Вот именно. Я чуть со смеха не лопнул, когда прочитал телеграмму. Дочка и Ледар Энсли — она сейчас в Риме, — похоже, смотрят на меня как на морального урода.

— Все братья, прочитав это, смеялись не меньше тебя.

— Все мои братья смеялись, — сообщил я Ледар, которая внимательно за мной следила во время разговора.

Тут в комнату вошла Ли и уселась рядом с Ледар на диване. «Точно большое жюри», — подумал я.

— Послушай, Джек. Ты думаешь, что я солгал о маме и ее болезни. Давай расставим все точки над «i», Тигр. Неужто ради хохмы я мог бы позволить себе невинную ложь, чтобы собрать в одной комнате четырех самых огромных засранцев, которых я когда-либо встречал?

— Да, это, пожалуй, вряд ли, — согласился я. — Где у нее опухоль?

— Я отказываюсь отвечать на этот вопрос, — заявил Дюпри. — И имею на это право.

— Ты ведь не собираешься мне сказать… — начал я, поняв, что он имеет в виду.

— Похоже, в нашем классе ты лучший ученик. Ты первым догадался. Если подумать, то у Бога странное чувство юмора. У мамы лейкемия.

Тут я не выдержал и, вскрикнув, снова расхохотался, а Ли и Ледар в ужасе переглянулись.

— Это что, еще одна ложь? — спросил я, наконец взяв себя в руки.

— Нет, это чистая правда, — заявил Дюпри. — Вот что убивает нашу мать. — Он собрался было еще что-то сказать, но остановился и добавил изменившимся голосом: — Джек, она в коме и, возможно, из нее не выйдет. Она хочет, чтобы ты приехал, — продолжил Дюпри. — Прежде чем впасть в кому, она просила меня позвонить тебе. Я сказал, что у меня и без того проблем хватает и я не хочу есть твою порцию говна.

— Что это за звук? — спросил я.

— Какой звук?

— Ты что, плачешь, Дюпри?

— Немного. Какого хрена ты спрашиваешь?

— Никогда не слышал, чтоб ты плакал.

— Привыкай, братишка. Мама умирает. Смейся, сколько душе угодно, но я был там и все видел. Дело плохо, Джек, и, похоже, ей уже недолго осталось.

Я посмотрел на часы и подумал о расписании самолетов, о заказе билетов и о том, во сколько открываются кассы «Аль Италии».

— Я буду в Саванне завтра вечером. Можешь встретить меня в аэропорту?

— Тебя встретит Даллас. Я уже звонил родителям Шайлы и сказал, что ты приезжаешь.

— Какого черта ты это сделал?

— В бумагах, которые ты подписал, говорится, что бабушка и дедушка имеют право видеться с внучкой.

— Но не в Италии.

— Ты это уже доказал. Они хотят пойти на мировую. Думаю, это хорошая идея.

— А они сказали тебе, что у меня была Марта?

— Она сама мне звонила перед отъездом.

— Спасибо, что предупредил.

— Джек, мы ведь с тобой тысячу лет не общались.

— Я позвоню завтра и сообщу о времени прибытия.

— А Ли привезешь?

— Не в этот раз. До свидания, Дюпри.

Я повесил трубку, подошел к окну и посмотрел вниз, на поток машин на нашей площади, отличающейся особой, строгой красотой.