— Я бы тебя по-другому назвал, — провыл Барни.

— Так что не вздумай снова так делать, меховая морда, или ты труп, — продолжил Гэвин. — Понял меня? Т. Р. У. Б. Труп.

«Вообще-то Т. Р. У. П.», — подумал Барни.

Гэвин не понял этой колкости, но на всякий случай наступил на хвост посильнее. Так что когда внизу зазвонил дверной звонок и Гэвин наконец поднял ногу, Барни испытал ни с чем не сравнимое наслаждение.

— Кто это? — прокричал Гэвин, отрывая длиннейший кусок туалетной бумаги.

Послышался мамин голос:

— Гэвин! Гэвин?! Можешь открыть! Я на велотренажере!

— Угу-у, — голосом пещерного человека промычал он.

Гэвин закончил свои дела в туалете и пошел вниз, а Барни поспешил за ним по пятам. Гэвин открыл дверь.

— Добрый день, — сказал торговец одеждой и метелками для стирания пыли. — Могу я поговорить с владельцем дома, молодой человек?

Но ответа Гэвина Барни уже не услышал. Он шмыгнул в дверь и бросился бежать. Нельзя было терять ни секунды.

Платановая аллея была самой обыкновенной улицей из всех обыкновенных улиц. Она была настолько обыкновенной, что, даже оказавшись тут впервые, ты был уверен, что уже бывал тут не раз: настолько она была похожа на все остальные улицы мира. На ней стояли обыкновенные дома с обыкновенными дверями и обыкновенными окнами. Правда, на стене в конце улицы было нарисовано граффити, но улица была настолько скучной и не вдохновляющей, что на граффити было написано просто «Граффити».

Дом номер 63 тоже был самым обыкновенным и ничем не отличался от других домов.

Зажатый между обычным домом 61 и обычным домом 65 — где когда-то жили дети Фриманов (те, что оторвали фейерверком хвост одной небезызвестной нам кошки), — дом номер 63 был обычным настолько, что рядом с ним обычные соседские дома со шторами в цветочек и наклейками общества охраны общественного порядка смотрелись прямо-таки безумно. Я серьезно, дом номер 63 выглядел таким скучным, что можно было запросто забыть, как он выглядит, даже глядя прямо на него.

Но Барни, который подошел к этому дому в гаснущем вечернем свете, ощущал все что угодно, но только не скуку. Ведь он знал, кто живет в этом доме. И он знал, что если и есть возможность снова стать собой, то искать ее нужно именно здесь.

Он с облегчением заметил, что серебристой машины мисс Хлыстер перед домом нет. Сегодня среда. А по средам в школе собрание начальства. Отлично. Он как раз все успеет: забраться внутрь, найти Мориса и смыться, пока она не вернулась.

Барни прошел по тропинке между домами 63 и 65 и скользнул в деревянную калитку.

— Постой, котик, — промычала добросердечная мокрица, висевшая вниз головой на прогнившей доске. — Там опасно.

— Спасибо, — поблагодарил Барни, но совету ее не последовал. Он пересек лужайку, отметив, что рыбный запах с каждым шагом становится все сильнее, и подошел к кошачьей дверце в задней двери. Дверца была сделана из прозрачной пластмассы — к сожалению, слишком грязной, чтобы рассмотреть, что там внутри. Перед тем как просунуть голову внутрь, Барни быстро оглядел сад. Он был страшно заросшим, лужайка выглядела так, словно ее не стригли много лет, а все клумбы заполонили сорняки. У задней стены дома стоял старый велосипед настоящей мисс Хлыстер, теперь заброшенный и покрытый ржавчиной. Видимо, блестящая серебристая машинка, на которой ездила мисс Хлыстер, появилась уже после того, как директриса поменялась телами со своей кошкой.

Барни шагнул внутрь. Он очутился на кухне и сперва не замечал ничего, кроме рыбного запаха, от которого у него затрепетали ноздри и потекли слюни. И понятно почему. Кухня была набита рыбой. На столе красовалась свежая серебристая форель. Все поверхности были заставлены открытыми и закрытыми банками с сардинами и тунцом, а по всему полу валялись рыбные кости — часто целые скелеты с нетронутой головой. Ступая как можно тише, Барни прошел по кухне, стараясь не обращать внимания на мертвые глаза форели, которые уставились прямо на него.

Тут он услышал голос.

— Извините меня! — пропищал он. — Я тут немного застряла.

Барни пошел на голос и обнаружил деревянную дощечку, на которой распласталась коричневая мышка, прижатая тонкой полоской металла. Мышеловка.

— Извините… — Мышка едва дышала. Металл все глубже впивался в ее шею, и видно было, что еще немного — и голова ее будет отрезана. — Конечно, у меня нет привычки обращаться к кошкам за помощью. Я бы и не обращалась. Моя жизнь скучна и ничтожна. Но у меня есть малыши, которые во всем зависят от меня. Я… я почуяла запах сыра и не смогла удержаться. Это был пармезан…

Барни не знал, как помочь мышке. Будь он человеком — одно дело. Но с подушечками вместо пальцев, крошечным телом и ничтожными силами все было совсем по-другому. Барни заметил стоящую поблизости бутылку с рыбьим жиром и подтолкнул ее так, что жир залил мышь и мышеловку. Потом он попытался поддеть одной лапой железный прутик, другой прижимая к полу деревяшку. Жир уменьшил трение, и мышка ухитрилась выскользнуть из-под железки, которая тут же с треском захлопнулась снова, отрезав пару мышиных усиков.

— Удивительно, — сказала мышь, из шейки которой сочилась кровь. — Что ты за кот такой? Никогда не видела, чтобы коты беспокоились о ничтожной маленькой мышке вроде меня, старой Моши.

— Вообще-то я…

Мышка Моши вдруг всполошилась и метнулась к крошечной дырке в плинтусе, на ходу разбрызгивая кровь и рыбий жир.

— Подожди! — воскликнул Барни. — Ты куда?

— Спасайся, добрый кот!

Барни услышал щелчок кошачьей дверцы.

Это была кошка с огромными ушами. Лика.

Барни вылетел в коридор и оттуда побежал наверх. Здесь тоже валялись мертвые рыбины и их кости, а на лестничной площадке стояли блюдечки с жирным молоком. Снизу донесся звук. И еще один, на этот раз откуда-то сверху. Кто-то зевал, просыпаясь. Барни не мог решить, стоит ли ему спрятаться или лучше продолжить поиски Мориса. Ведь если сюда пришла Лика, то могли прийти и другие бойцы. Все-таки надо уходить. Слишком уж здесь опасно. Но не успел он решить, каким путем ему выбраться отсюда, как он почуял новый запах. Восхитительный, манящий, радующий сердце запах, не похожий ни на один другой запах в мире. Почуяв его, он словно попал под гипноз и, совершенно утратив волю, мог только следовать за ним. Он миновал ванную, прошел по коврикам, рыбьим костям и клочкам кошачьей шерсти и свернул налево в последнюю дверь.

Он вошел. Комната была полна одинаковых растений в цветочных горшках. Он помнил это растение еще с тех пор, как помогал папе в саду. Кошачья мята. Известная тем, что вводит кошек в состояние экстаза. Барни ни о чем не мог думать: ему хотелось только оказаться поближе к этим растениям.

Когда волшебный запах уносил последние капли его здравого смысла, Барни вдруг услышал слабый писклявый голос за спиной.