Сожалея о крушении Новгородской республики, Бар восклицает: «Какой резкий контраст могла бы составить эта республика аристократической России, не исчезни она в те далекие времена!»

Причины падения Новгородской республики Бар усматривал в том, что «богатство и торговля сделали новгородцев высокомерными и тщеславными, и их город раскололся на партии». Сплотить новгородцев на борьбу с великим князем Московским, «воспрепятствовать его давлению на город и сохранить его независимость» пыталась «вдова посадника Исака Борецкого Марфа, прозванная посадницей». Бар сравнивает ее со своей соотечественницей — вдовой правителя Швеции Стена Стуре-младшего Кристиной Гюлленшерной, которая в 1520 году возглавила оборону Стокгольма от датчан. Как символ республиканского Новгорода Марфа Борецкая упоминается также в путевых заметках Унгерн-Штернберга. Джон Томас Джеймс считает, что она была «последней настоящей героиней, со смертью которой Новгород навсегда лишился своей свободы». Иоганн Коль называет ее мужественной и патриотичной республиканкой, «которая для Новгорода была почти тем же, что и Брут для Рима и Костюшкодля Польши».

Коль одним из первых иностранцев написал о восстании военных поселян в Новгородской губернии в 1831 году:

Следственная комиссия объявила восстание холерным бунтом: умиравшие от холеры поселяне, заподозрив начальство в отравлении нижнего класса, произвели мятеж. Однако причины восстания лежали глубже и были гораздо серьезнее и опаснее, чем найденный членами комиссии «единственный» к тому повод. Начальник поселенного корпуса генерал-лейтенант А.Х. Эйлер сказал приехавшему в Новгород императору, что холера только предлог, настоящая цель бунта — желание освободиться от военного состояния. Оценив ситуацию, Николай I сказал, что «бунт в Новгороде важнее, чем бунт в Литве, ибо последствия могут быть страшные».

Следует отметить, что институт военных поселений, которые в XIX веке считались удивительным чудом, привлекал пристальное внимание европейцев. «Быть в России и не видеть новгородских поселений, не полюбоваться этим гениальным творением великого Аракчеева — значило почти то же самое, что быть в Риме и не видеть папы. Поэтому все почетные гости — иностранные принцы и посланники считали своей обязанностью съездить на Волхов и осмотреть житье-бытье поселенных солдат».

Как отметил автор новейшего исследования по истории военных поселений в России К.М. Ячменихин, иностранные наблюдатели «хотели привлечь внимание общественности Западной Европы к этому своеобразному институту российского самодержавия, способного, по их мнению, значительно увеличить военный потенциал государства. Некоторые из них в разные годы побывали в поселениях кавалерии и составили о них достаточно хвалебные отзывы».

По мнению Т.Н. Кандауровой, создание военных поселений рассматривалось европейцами в первую очередь с точки зрения роста ее военной мощи и желания укрепить свои позиции на континенте. Иностранные правительства и общественность также пытались спрогнозировать внутриполитические последствия этой комплексной реформы, затронувшей многие стороны жизни российского общества.

Иностранные описания относятся преимущественно к военным поселениям юга России (Роберт Лайель, Дрезе-Брезе, де Кюстин, герцог де Мормон, А. Гакстгаузен). Наиболее подробное описание новгородских военных поселений принадлежит перу немецкого религиозного деятеля, писателя-путешественника Фридриха Иоганна Лоренца Мейера (1760–1844). Он родился в Гамбурге в семье виноторговца, в 1778–1784 годах изучал юридические науки в Геттингене, Швейцарии, Италии и Франции. По возвращении в Гамбург работал адвокатом. В 1784 году он стал каноником Гамбургского соборного капитула, а затем был избран его председателем.

Мейер занимался изучением старины и памятников искусства, был автором нескольких работ, написанных в жанре путевых заметок по Италии, Франции, Германии и России. В его заметках о путешествии в Россию специальный раздел посвящен Новгороду. Описание новгородских военных поселений занимает в этом разделе важное место. Мейер посещал их в 1828 году, когда «этот недолговечный военный государственный институт переживал время расцвета», и в 1835 году, когда поселения находились уже в состоянии упадка.

По словам Мейера, «проезжий иностранец не может составить истинное представление о сущности и духе такого важного и значительного государственного учреждения, как мощные военные поселения России». Поэтому его цель состоит в том, чтобы «взвесить все “за” и “против”, отметая в сторону все несущественное, дополнить результаты собственных наблюдений историческим контекстом» — в общем, представить иностранному читателю основные черты «этого редкостного, многогранного объекта и дать о нем как можно более полное представление». В целом Мейер дает довольно высокую оценку институту военных поселений:

По его мнению, смысл военных поселений состоит в том, что «государственные крестьяне и солдаты сами заботятся о своем пропитании, занимаясь полевыми работами; молодое поколение занимается военным делом, чтобы состоять в резерве военной службы и быть готовым призываться на нее; из юношей благородного сословия готовят дельных офицеров, в школах более низкого ранга повышают уровень духовной культуры других слоев населения».

Как положительный момент организации поселений Мейер выделяет организацию воспитания и обучения юношества, развитие начального образования в сочетании с профессиональным обучением.