– Расскажи, что у тебя в жизни происходило? Я имею в виду не этих людей…

– Эти люди и есть моя жизнь.

– Так и знала, что ты это скажешь.

– Ну да, согласен, звучит как-то самодовольно. Но ведь это, именно это я и делал… сколько?.. Семь лет? Девять? Девять лет.

– А до этого что было? – продолжала она настаивать.

– До этого? Ну… Дни нашей жизни, они ведь как трава. Скосил – и в печь. Послушай, что я скажу. Как только мы с тобой встретились, я стал разыгрывать какую-то роль. Стараюсь выглядеть получше. Скосил – и в печь, это меня не интересует. Я живу настоящим. Тем, что есть. Ты этого не поймешь. Я не принадлежу к вашему миру, а вы – к моему. А знаешь, почему мне захотелось с тобой сегодня повидаться?

– Нет. Я не думала об этом. В смысле: думала, что как-то само собой пришло время…

– Да, пришло. Когда я прочел в газете о смерти отца, мне само собой пришло в голову: «Так-так, а где деньги?» Ну что ж, решил я, она мне об этом расскажет.

– Деньги унаследовала я, – ответила Салли. Она была ошарашена, но сумела сохранить самообладание. – Так же как и дом, если тебя это интересует.

– Я так и думал. Что ж, это нормально.

– А когда я умру, все перейдет к Питеру и его мальчикам и к Саванне.

– Отлично.

– Отец ведь вообще не знал, жив ты или…

– Ты думаешь, я прошу для себя? Считаешь меня идиотом, который хочет денег для одного себя? Однако как я ошибся, когда начал думать, куда их потратить. Да, думал о семейных деньгах, что могу их использовать. Это искушение. Но теперь я рад, что они мне не достанутся.

– Но я могла бы…

– Ты понимаешь, в чем дело, это место на самом деле проклято…

– Но я могла бы одолжить тебе.

– Одолжить? Мы не одалживаем денег. Вообще принципиально не делаем никаких одолжений. Извини, мне надо выйти, чтобы прийти в себя. Ты не хочешь супа?

– Нет, спасибо.

Когда он вышел, ей захотелось сбежать. Найти бы черный ход, чтобы не идти через кухню. Но это означало бы, что она его больше никогда не увидит. Да и черный ход в таком доме, построенном еще до автомобильной эры, скорей всего, ведет не на улицу, а в закрытый двор.

Прошло, должно быть, не меньше получаса, прежде чем он вернулся. Салли не надела часы, когда шла сюда. Подумала что-то вроде: часы не в чести у тех, кто ведет такую жизнь, как он. Ну что ж, по крайней мере, в этом она оказалась права.

Кент, похоже, удивился или даже пришел в замешательство, увидев, что мать еще здесь.

– Извини. Надо было уладить кое-какие дела. И, кроме того, я поговорил с Марни, она всегда меня успокаивает.

– Ты ведь написал нам письмо, – напомнила Салли. – Это была последняя весточка от тебя.

– Ох, пожалуйста, не напоминай мне об этом.

– Почему же? Это было хорошее письмо. Ты пытался объяснить свой образ мыслей…

– Пожалуйста, не напоминай!

– Объяснить свою жизнь…

– Моя жизнь, мой путь вперед, все, что мне удалось раскопать в своей вонючей душе… Цель моего существования. Мое дерьмо. Моя духовность. Мой интеллект. Послушай, Салли, нет никакой внутренней духовности. Ничего, если я буду называть тебя Салли? Все на самом деле проще. Есть только внешнее – то, что ты делаешь в данную секунду. Поняв это, я стал счастлив.

– Ты? Счастлив?

– Разумеется. Я избавился от тупого себялюбия. Думаю теперь только: «Как помочь?» – и больше ни о чем себе думать не позволяю.

– То есть живешь в настоящем?

– Если тебе кажется, что я говорю глупости, мне все равно. Я не обижусь, если ты надо мной посмеешься.

– Да я не…

– Мне все равно. Послушай. Если ты думаешь, что мне нужны твои деньги, пусть так и будет. Мне нужны твои деньги. И ты мне нужна. Разве ты не хочешь изменить свою жизнь? Я не говорю, что люблю тебя, таких дурацких слов я не произношу. Или что я, типа, хочу тебя спасти. Спасти человек может только самого себя. Так вот о чем я. Я обычно не пытаюсь достучаться до людей. Избегаю личных отношений. Да, именно избегаю.

Отношений.

– Я смотрю, ты сдерживаешь улыбку? – сказал он. – Это из-за слова «отношения»? Ханжеское слово? Но о словах я тоже не забочусь.

– Я подумала об Иисусе, – ответила Салли. – «Женщина, что мне до тебя?»{38}

Лицо его исказилось, оно выражало чуть ли не ярость.

– Салли, а тебе не надоело, нет?! Не надоело быть такой умной? Все, извини, я этот разговор больше продолжать не могу. У меня есть еще дела.

– Да и у меня тоже, – ответила Салли. Это была полная ложь. – Ну, мы с тобой еще…

– Не говори ничего! Молчи! Не надо говорить «увидимся».

– …может быть, увидимся. Так ведь лучше?

На обратном пути Салли заблудилась, но потом выбралась. Вот опять здание банка, и на его ступенях – те же самые бездельники. А может быть, новые. Целый полк. Поездка на метро. Парковка, ключи, шоссе, пробки. Потом дорога поспокойней, солнце уже заходит рано, но снега еще нет, голые деревья и темнеющие поля.

Она любит этот загородный пейзаж, это время года. И что, она должна считать саму себя, свою личность ничего не стоящей?

Кошка радуется приходу хозяйки. В компьютере – пара писем от друзей. Она подогревает себе порцию лазаньи. Теперь она покупает готовые замороженные продукты. Вполне съедобные и к тому же недорогие, если хочешь сэкономить. Пока еда разогревается – семь минут, – Салли отпивает глоток вина.

Иона.

Ее трясет от гнева. И что ей прикажете делать – вернуться в этот проклятый дом, драить там гнилой линолеум и готовить куриные окорочка, которые кто-то выбросил на помойку, потому что вышел срок годности? И ей там будут каждый день говорить, что она недотягивает в развитии до Марни или до кого-нибудь еще из этих чокнутых? И все это ради того, чтобы оказаться ему полезной в той жизни, которую он себе выбрал?

Кент болен. Изжил самого себя, может быть, умирает. И он даже не поблагодарит ее за чистые простыни или свежую пищу. Нет, ни за что. Скорее умрет на этой своей койке под прожженным одеялом.

Да, но чек… Она же может выписать ему чек, совершенно реальный. На какую-то сумму – не слишком большую, но и не слишком маленькую. Ему эти деньги, конечно, не помогут. И разумеется, он от этого не перестанет ее презирать.

Презирать? Нет. Это не презрение. Ничего личного.

Но, как бы там ни было, Салли прожила этот день, и он не стал концом всего. Стал или не стал? Она сказала: «может быть, увидимся». А он ее не поправил.