Таллин, дотошная пропагандистская обработка, разведшкола, где Даша попутно оттачивала свои медицинские навыки. Персонал был вежлив, учтив, профессионален.

Осенью сорок первого германская армия стала притормаживать. С востока СССР в Красную армию потоком шли резервы, а возможности рейха в этом плане были ограниченны.

Германское командование активизировало шпионскую и диверсионную деятельность. Немцы уже умели создавать легенды и фальшивые документы. Личность Даши не меняли, как и основные этапы биографии. Справки канцелярий нескольких частей, один медсанбат, другой. Согласно бумажкам, Дарья Алексеевна не была ни в каком Таллине. Все четыре месяца она якобы провела во фронтовых медицинских учреждениях.

А потом случилось нечто весьма странное. Немцы напрочь забыли про Дашу на целых два года. Она не могла понять, почему так вышло, но не особо огорчалась по данному поводу. Ей, военному медику, думать об этом было просто некогда.

Особого стремления оказаться в Злотове Даша не выказывала, но так получилось, что ее направили именно сюда. Возможно, тут потрудилась невидимая рука. О ней вспомнили, передали записку с подробными инструкциями и указанием места, где была спрятана портативная радиостанция с полностью заряженными батареями.

Даша опять шмыгала носом, вытирала слезы рукавом.

– Да уж, не повезло вам в этой жизни, Дарья Алексеевна, – посочувствовал Попович. – Ну, ничего, может, в следующей повезет.

– Скажите, а меня теперь точно расстреляют? – пробормотала она. – Ведь я ничем фактически не могу вам помочь.

– Посмотрим на ваше поведение, – туманно выразился Никита. – Мне вот что странно, Дарья Алексеевна. Вы неприязненно относитесь к советской власти. Такое бывает. Редко, но случается. Обидела она вас. Вы считаете ее жестокой, негуманной, бездушной к людям. Пострадали родственники, по вашему мнению, безвинно. Я ничего не знаю про эти дела, не могу сказать определенно. Перегибы случались, но я думаю, что основания для подобных действий у органов все же имелись. Вот и не любили бы себе тихо, мечтали бы о бегстве в США или другую страну, где у власти махровые капиталисты. Но как вы связались с гитлеровской Германией? Вы же гуманистка, нет? Не слышали, что творят фашисты? Как зондеркоманды уничтожают деревни и целые города на оккупированных территориях, про повальное истребление евреев, про многочисленные концлагеря, где узники из Восточной Европы и советские военнопленные умирают миллионами? Про рабский труд в Германии, планы уничтожения практически всего населения западных областей Советского Союза? Коммунисты, которых вы крайне недолюбливаете, никогда не занимались ничем подобным.

– Нам рассказывали, что это советская пропаганда. – Женщина задрожала, у нее начинался озноб. – Про концлагеря, массовые уничтожения. Ничего такого на самом деле нет. Цивилизованная Германия приобщает к европейской жизни отсталые восточные народы, доносит до них свои гуманистические ценности.

– Но у вас же есть глаза.

– Вы сами сказали, что случаются перегибы. Я не видела ничего подобного.

Никита злился на себя. Он не раз встречал на этой войне предателей, как мужчин, так и женщин. Чем эта особа лучше других? Тем, что понравилась ему?

– Вас отведут в камеру, Дарья Алексеевна, сидите там и думайте. Знаете пару молитв – читайте их. Не могу вам ничего обещать.

Он задумчиво смотрел, как ее уводит конвоир. Даша неловко завела руки за спину и пригнула голову так, словно он уже обрушивал на нее удар прикладом. Она помешкала на пороге, как будто хотела что-то сказать, потом вздохнула и вышла.

Очень странно, но эта женщина плохо ассоциировалась с врагом. Майор ненавидел фашистов и их пособников, желал им смерти. Тут же что-то было не так. Вина ее доказана. Она и сама не возражала – что было, то было. Но Даша словно колебалась, сама не знала, правильно ли делала. Ее терзали совесть, страх, неуверенность в своих поступках. Она оступилась, но принесла ли реальный вред стране, которая ее обидела? Она ведь фактически ничего не успела сделать, отправила всего одну радиограмму, получила другую.

В дверь постучал и просунулся Глеб Кольский.

– Можно?

– Можно Машку за ляжку, – огрызнулся Попович.

– Разрешите?

– Да входи уже. Издеваться пришел?

Кольский пристально смотрел ему в глаза и делал тайные выводы, на что Никите было совершенно плевать.

– Выяснил что-то новое, командир?

– Ничего полезного. – Никита скрипнул зубами. – Она не знает ни Вальтера, ни деталей того, что замышляет абвер.

– У нас тоже неутешительные известия. Мы нашли тайник в Новом переулке. Им легко воспользоваться в темное время, если там нет людей. Он пуст. Мы оставили засаду на участке напротив, щель в заборе проковыряли. Хозяева не возражают. Попробовали бы только!.. Но знаешь, интуиция мне подсказывает, что Вальтер уже в курсе. Или вот-вот будет. Тебя не преследует печальная мысль о том, что, невзирая на относительный успех, мы никуда не продвинулись? Девица сделала свое черное дело, отправила радиограмму и приняла ответную, которую Вальтер забрал. Он больше может и не прийти. Каковы дальнейшие планы?

– Спать, – выдохнул Никита.

– Дело хорошее, – оценил Кольский. – Главное, не увлекаться, а то под трибунал попадем. Вот скажи, командир, неужели наша радистка настолько нелюбопытна? Она не подсмотрела, кто приходит за посланиями? Ведь сделать это было совсем несложно.

– Мне кажется, нет, – ответил Попович. – Либо я хреновый психолог. Она могла бояться, не располагать временем на то, чтобы кого-то караулить за забором.

– Тогда еще одна завиральная идея. У нас есть круг подозреваемых, верно? Можно изолировать всю компанию хоть на несколько дней и посмотреть, что из этого выйдет.

– Парализовать работу штаба полка? Борьба со шпионами – это наша проблема, Глеб. Вынь да положь, как говорится. Вредить военным структурам мы не имеем права. Слишком много у нас подозреваемых. Мы всех еще даже не охватили. Пристраивать хвост за каждым – тоже не дело, нет сотрудников. Головой надо думать, Глеб. Так что давай спать. Дуйте с ребятами на съемную хату, я здесь останусь. Похожу по добрым людям, может, выделят матрас.

– А смысл? – не понял Кольский.

– Смысл на столе стоит. – Попович кивнул на старый телефонный аппарат. – Мало ли что.

Глава 8

Он чувствовал! Телефон разбудил его в начале седьмого утра. Матрас, который майор притащил из кладовки, был сущей профанацией. Всю ночь вздутые половицы резали спину. Он кинулся к источнику шума, сбивая стулья и папки, разложенные на столе.

– Это хорошо, что ты уже не спишь и привязал себя к телефону, – изрек полковник Мосин. – Есть подвижки, Попович?

Никита выложил все, что они наработали вчера.

Виктор Ефремович выслушал его и задумчиво проговорил: