Что ж. Хоть и не готовилась Лариса вести беседы при ясной погоде с человеком, коего намеревалась убить, а придется.

Кстати, так или иначе, а обилие в своем гардеробе Дорогих вещей придется объяснять, если будут любопытствующие. Ведь, по “легенде”, Раиса Данникова — скромная, образованная девочка-плебейка, и самая дорогая среди ее вещей тряпка — колготки “Леванте”. Ладно, выкрутимся. Сошлемся на то, что у Раисы есть богатая приятельница, ссудившая тряпьем бедную подружку в честь того, что та нашла себе наконец престижную и непыльную работенку… Тем более что это почти правда. Пятно на кашне поставить, что ли, чтоб победнее выглядело? Нет, жалко. Будем надеяться, никто не обратит внимания на то. как одевается какая-то кастелянша. А уж Червонцева-то и подавно не обратит. Как показалось Ларисе, эта дама — человек, прочно зацикленный на своем “Я”…

— Пришла? — вместо приветствия спросила Вера Червонцева почти опаздывающую на свидание Ларису. Сама “королева триллера” на фоне аллей смотрелась этакой глыбой в драповом затрапезном пальто. — Рада тебя видеть. Будем гулять и разговаривать. Пока погода благоприятствует.

Они медленно пошли по аллее. Если бы не галдящая поблизости псарня, здесь царила бы полная тишина.

“А ведь это тоже удачно: за собачьим лаем никто не услышит, как вскрикнет женщина. Если она у меня успеет вскрикнуть”.

— Тебе понравилось здесь? — прервала жуткие Ларисины мысли Вера.

— П-пожалуй. Да, понравилось. Здесь все какое-то особенное. Словно из другого мира… Мне еще показалось, когда я только сюда приехала: все остальные города, люди, страны — будто вымысел. А настоящее — только здесь. Среди этих лип. И дворцовых стен…

— Кстати, ты весь дворец уже осмотрела?

— Я еще ничего толком не осмотрела. Когда? Гликерия из меня душу вынула своими гербами да миткалями.

— Ха! Значит, мои байки тебе как раз пригодятся! Каким рассказом тебя сначала потешить: о том, как из развалин, что были на этом месте, вопреки всем советским, а потом капиталистическим запретам возникло “Дворянское гнездо”? Или о том, кто приезжает в эту курортную зону в качестве почетных гостей?

— Мне интересно и то и другое, — спокойно сказала Лариса, наблюдая за тем. как изо рта ее вырываются облачка пара и тают на морозном воздухе.

— Что ж, постараюсь удовлетворить твое здравое любопытство. — Вера шагала тяжело, грузно, опавшая листва под ее ногами не шелестела, а будто попискивала от боли. — Только давай договоримся, Лариса…

— Лариса?..

— Именно. Давай договоримся, Лариса, что ты не пустишь в ход содержимое твоего имплантата до тех пор, пока я тебя об этом сама не попрошу.

И убийце Ларисе Бесприданницевой показалось, что глаза глядящей на нее женщины-глыбы светятся во тьме романтической аллеи. А еще Лариса в какой-то момент поняла, что не чувствует собственного дыхания.

“Охотник, что попал в свой собственный капкан, не станет паниковать, ибо стыд для него сильнее боли”. Кажется, это тоже французская мудрость? Или Лариса сама ее придумала?

Все равно.

Актуально звучит.

С десятого, а то и с двадцатого взгляда в каждом обнаруживалось что-нибудь не совсем нормальное и даже не совсем человеческое… Все они выглядели так. как выглядели бы светские, пристойные люди в кривом зеркале.

Г. К. Честертон

Курортная зона взяла свое. Незаметно и безо всякого насилия. Посему вот уже целую неделю профессиональная убийца-отравительница Лариса Бесприданницева аккуратно выполняла в “Дворянском гнезде” обязанности младшей кастелянши, иногда (сугубо по просьбе жильца) совмещая их с обязанностями горничной.

В шесть часов утра Лариса быстро принимала душ. надевала идеально чистый и отглаженный лазоревый халатик (хорошо хоть форменные чулки Гликерия разрешила заменить колготками с микрофиброй телесного цвета — все ж ноябрь, а не май месяц, хотя во всех помещениях курорта топили на славу). К халатику прилагались косыночка и светлые остроносые туфельки на плоской бесшумной подошве. Никакого макияжа, тем более маникюра, нет и в помине: все абсолютно естественно и предельно скромно. Только капелька нежнейших лимонно-палисандровых духов “Морская дева” негласно разрешалась Гликерией Агаповной как послабление-снисхождение к Ларисиной молодости. Тем более что сама Гликерия Агаповна тоже была к прелестям парфюма неравнодушна. И по мощному аромату дзинтарской “Кокетки” можно было сразу определить местонахождение старой кастелянши-привидения.

Скоренько заглотнув утренний кофе с символическим бутербродиком, Лариса мчалась в бельевую — получать указания от начальницы. И начиналось: то учет-переучет оставшегося белья, то сортировка грязного на стирку-кипячение… А потом, само собой, раздача комплектов.

В первую треть ноября “Дворянское гнездо” переживало заезд.

То есть прямо-таки наплыв гостей, да не простых, а воистину голубых кровей.

От Веры, с которой у Ларисы сложились странно доверительные отношения по психологическому типу “убийца — осведомленная жертва”, девушка уже знала вкратце судьбу удивительного заповедного места, куда “посчастливилось” ей попасть.

Усадьба, ставшая теперь курортной зоной, первоначально была построена аж в царствование Екатерины Второй неким банкиром Лазаревым, бывшим у Ее Величества на хорошем счету. За амурные или же за деловые качества — история усадьбы о сем деликатно умалчивает. Землю под усадьбу Лазарев получил от императрицы в награду, после того как побывал в далекой экзотической Индии и привез Екатерине Второй в дар дивный бриллиант, прозванный индийцами “Укрощающий огонь”, а в России поименованный, разумеется, “Бриллиант Ея Величества”. Двадцатисемикаратное чудо было оправлено в золото, и императрица носила его под корсетом, у печени, почитая сей камень целительным.

Банкир же отстроил себе прекрасное поместье, заложил сад, парк, скупил по дешевке у ближних Разорившихся помещиков заливные луга да охотничьи уголья и стал жить припеваючи. А чтобы не го верили злые языки, что банкир-де сильно возгордился и о Провидении забыл, Лазарев неподалеку о: усадьбы — сразу через малую речку Уницу — выстроил кружевной красоты храм во имя Казанской иконы Божией Матери. Однако то ли совесть у банкира была нечиста, то ли у Провидения были насчет сего господина другие планы, но как-то в одночасье грянули две беды: в ночь Светлого Христова Воскресения обрушился купол — прямо внутрь храма — с превеликим грохотом и звоном. Хорошо, что люд, пришедший в церковь на праздник, не пострадал почти все шли вокруг храма крестным ходом, когда случи лось несчастье. И в ту же ночь (а кто говорил, и тот же самый час), как разрушился храм, в усадьбе ни с того ни с сего начался страшный пожар. Свидетели божились — полыхнуло, как от молнии, хотя какие молнии по ранней-то весне? И опять в усадьбе пострадал никто: челядинцы ушли к Светлой заутрене. Потом уж, когда дом до бревнышка прогорел, хватились и ахнули: сам-то господин Лазарев в пожаре том погиб — по нательному кресту страшный, сгоревший до угольно почерневших костей труп и опознали…