эти моменты Тимур особенно на тебя похож. Только предупреждаю сразу: если ты захочешь провести тест ДНК, то мой ответ отрицательный.

Эти слова снова летят в цель. Наташа уже почти поднялась наверх, а я всё ещё стою внизу и смотрю на неё. Я знаю каждый закуток в доме и догадываюсь, в какой из комнат находится сейчас ребёнок. Поднимаюсь следом за Наташей и останавливаюсь у двери. Здесь когда-то была моя спальня. У стены, рядом с диваном, стоит кроватка. В комнате приглушённый свет и пахнет чем-то вкусным и сладким. Как в детстве. Я не могу сделать шага, наблюдая, как Наташа склоняется над кроваткой, и не верю, что судьба могла так жестоко со мной поступить. Это не может быть правдой. Мы же предохранялись. Я контролировал этот вопрос, а Наташа пила таблетки.

На мгновение она поднимает голову и бросает на меня вопросительный взгляд. Я впервые вижу на её лице такое выражение. В нём столько нежности, любви и тепла, что снова перехватывает дыхание и щемит в сердце.

На ватных ногах я приближаюсь к кроватке и замечаю тёмную макушку. Тельце ребёнка накрыто одеялом, а маленькие ручки лежат сверху и сжаты в кулаки. Ресницы слабо подрагивают во сне. Я с жадностью рассматриваю лицо малыша, и кажется, снова умираю в этот момент, как и два года назад, когда пережил клиническую смерть. Меня оглушают удары собственного сердца. У Наташи такая яркая и запоминающаяся внешность, но мальчик — моя копия. Мальчик... Мой сын...

Запускаю пятерню в волосы и втягиваю через нос воздух, понимая, что всё это время не дышал. Наташа не сводит с меня влажных глаз и дрожит. Я отворачиваюсь и отрицательно качаю головой. Нет, это не может быть правдой. Просто не может этого быть. Нет.

На место потрясения приходит злость. На себя, на обстоятельства и на ублюдка Ракитина, который молчал о ребёнке и говорил, что они счастливы с Наташей и у них всё хорошо, что она обо всём забыла и не вспоминает меня. Это, блядь, вот так хорошо? И так забыла? И ведь винить некого, кроме себя. Я сам отказался от неё. От них. А Ракитин… Наверное, он любил сильнее, если смог переступить через правду и принял моего ребёнка.

— Динар, — окликает меня Наташа, аккуратно касаясь рукой, и я вздрагиваю, перевожу взгляд на сына. — Идём вниз. Я не хочу разбудить Тимура: он беспокойно спит, когда недомогает. Мы вчера гуляли в парке и ездили кататься на катере… Скорее всего, простыл.

Я понимаю, с кем они ездили в парк и кто был рядом с ними всё это время. И желание свернуть шею Ракитину лишь возрастает.

Мы спускаемся вниз. Наташа идёт на кухню и останавливается у окна. Обнимает себя за плечи.

Хочется стереть себе память. Я же должен радость ощущать, что у меня есть ребёнок, а внутри ещё одна дыра.

— Меня бессмысленно в чём-то обвинять. Я звонила тебе. Но ты сменил номера. Точнее, они были недоступны.

Я сжимаю кулаки с такой силой, что хрустят суставы.

— Ты бы и не дозвонилась. На тот момент никто бы не дозвонился, — констатирую я.

Покушение в аэропорту, когда погибла Карина, было не единственным, и одна из пуль всё же догнала меня. И лучше бы убила. Снова хочется курить. А ещё крушить всё вокруг. И просить прощения у этой беззащитной дрожащей девочки с бледными губами, которая смотрит на меня потерянным взглядом. Но самого себя собрать бы по кускам для начала, чтобы других починить.

— Скажи же что-нибудь… Ты в ступор, что ли, впал? — произносит Наташа и снова плачет.

Я подхожу к ней и крепко обнимаю. Теперь я осознаю попытки Наташи пробить мою стену. Её слова и поступки приобретают смысл. Она всё такая же маленькая и одинокая девочка. Всеми оставленная и сломанная мной. Хотя нет, не одинокая. С ней был наш сын. Касаюсь губами влажного виска и вдыхаю аромат её волос. Ума не приложу, как теперь быть, но точно знаю, что своё я никому не отдам.

— Я не знаю, что сказать, Наташа. Не могу поверить, что это правда… — тихо выдыхаю ей в волосы.

Внутренности разъедает от тоски и боли. Но я не хочу показывать ей этих чувств. Сильнее сжимаю её в руках, но Наташа выворачивается и отступает.

— Тимур на тебя не записан. В графе «Отец» в свидетельстве стоит прочерк, и он носит фамилию и отчество моего отца. Я не буду ничего менять, но ты можешь изредка прилетать и видеться с ним. С моего разрешения, — ставит она ультиматум, а я, кажется, начинаю приходить в себя.

— Наташа, — грустно улыбаюсь, разглядывая её лицо и воинственную позу. — Мне теперь никто и ничто не помешает быть отцом для своего сына и видеться с ним столько, сколько я захочу.

20 глава

Наташа

Я растеряна и напугана реакцией Динара, особенно когда он подошёл и заключил меня в объятия. Всего ожидала, но только не такого. И его глаза… Макс такими же на меня смотрел, когда ему зачитывали приговор в зале суда. Обречёнными. Виноватыми. Теперь понимаю почему. Потому что невозможно ничего изменить. И забыть не получится. Ни у одного из нас.

— Поздно уже. Я поеду домой. Ты успокоишься. Да и мне нужно время, чтобы подумать, — говорит Динар.

— О чём?

— Явно не о том, как лишить тебя ребёнка. Не нужно выпускать коготки, как разъярённая тигрица, к которой пришли забрать её детёныша. Он общий. И много любви не бывает. Мы оба понимаем, о чём я сейчас говорю. Ребёнок всё меняет, по крайней мере для меня. Давай отложим все разговоры на неопределённый срок. Я правда не в состоянии сейчас думать. Мне нужно время. Мой переезд, как ты уже, наверное, поняла, отменяется, и свои слова, что я больше не появлюсь в твоей жизни, тоже беру обратно.

Я поджимаю губы. Как всё просто. Но ты же хотела сказать ему о сыне, Наташа? Вот и получай теперь ответку.