— Тетя Дуня, мне в школу на собрание нужно.

Тетка молча накрыла на стол. Она все делала теперь молча. Васек слышал, как вчера вечером она сказала Тане:

— Он меня обидел, и я все ему буду делать официально.

Васек вздохнул: «Ну что ж, я тоже официально буду…»

Мазин перестал ходить на занятия к Трубачеву. С одной стороны, его мучила история с мелом и он чувствовал себя виноватым перед Васьком. С другой стороны, после злополучного урока он решил подтянуть Русакова и сам превратился в учителя, пригрозив Петьке, что будет считать его последним человеком в Советском Союзе, если он не научится отличать подлежащее от сказуемого и глагол от имени существительного.

Русаков сам понял, что ему никуда не деться от грамматики, и согласился заниматься.

Он хорошо знал, что если Мазин за что-нибудь берется, то «дело будет».

Занимались в землянке. Пообедав, порознь выходили из дому и окольными путями шли к пруду. Ноги проваливались В глубокий, рыхлый снег, вода доходила до щиколотки, пробираться к старой ели было трудно, но зато в землянке было сухо и уютно.

Мальчики отгребли от входа снег и прорыли вокруг глубокие канавы, чтобы дать сток воде. Усевшись поудобнее на мешке, они зажигали коптилку и начинали заниматься. Еще до урока Петя успевал рассказать товарищу тысячу новостей. Уже две недели в их доме жила молодая женщина, которую он называл мачехой. Мачеха пугала и интересовала Петю. Он всегда ждал от нее каких-нибудь неприятностей и рассказывал Мазину:

— Такую пыль в доме подняла! Всю мою кровать вверх тормашками перевернула. И чего ей там нужно было?

— Клопов, — изрекал Мазин.

— Может, конечно… А потом, смотрю, на мой стол чернильницу отцовскую поставила, ручку у отца сперла.

— Это что еще за слово у тебя? Говори по-русски.

— Ну, стащила…

— Смотри у меня! А то подумают — я тебя научил, — выговаривал Мазин.

— Ладно, — соглашался Русаков, — пускай стащила… Она вообще нас с отцом не различает: что ему, то и мне! — вдруг похвалился он.

— Различит, когда за ремень возьмется, — поддразнил его Мазин.

— Она сама не возьмется. Отца подучать будет… Она мне вот что один раз говорит: «Петя, может, ты за хлебом сегодня сходишь?» Видал? Думает прислужку из меня сделать!

— А ты хлеб ешь?

— Ем.

— Не ешь, — серьезно сказал Мазин.

— Почему это?

— Потому что она подумает, что ты из нее прислужку хочешь сделать.

Петя засмеялся.

— Ты всегда придумаешь чего-нибудь… А мне бы только одно наверняка знать: добрая она или злая? — задумчиво сказал он. — Почему это нельзя сразу человека узнать?

— Узнать, пожалуй, можно, — протянул Мазин.

— А как? — заинтересовался Русаков.

— Принеси ей дохлую кошку.

— Совсем дохлую?

— Не совсем… наполовину… чтоб еще мяукала… Или собаку. Одно из двух.

— И что?

— И посмотри: выкинет она ее или накормит. Кто любит животных, тот добрый человек, а кто их не жалеет, тот сам дрянь! — объяснил Мазин.

— Это верно… А где же мне эту самую дохлую кошку взять? Если поймать да заморить какую-нибудь? — сморщившись, сказал Петя.

— Ну, и будешь сам дрянь, — отрезал Мазин.

— Ну вот… а говоришь… Легче уж совсем дохлую достать, так ту и жалеть нечего, раз она уже все равно скончалась… А так… все кошки толстые, — припоминая всех знакомых кошек, говорил Русаков.

— Ну ладно! Выбрось все это из головы. Садись. Говори честно: чего знаешь и чего не знаешь?

— Что ты не знаешь, то и я не знаю, — расхрабрился Русаков.

— Ну-ну! Я не знаю — так догадаюсь, — важно сказал Мазин. — Тебе со мной не равняться. А по правде, обоим подтягиваться нужно. Скоро экзамен. Придется как-никак поработать.

Ребята взялись за учебу.

Положив на колени учебник, Мазин экзаменовал Русакова, тут же проверяя и свои знания.

Когда оба начинали скучать, Мазин говорил:

— Последнее предложение: «Коля стукнул Петю по шее». Разбирай.

— Нет, ты разбирай: «Русаков положил Мазина на обе лопатки».

— Раньше положи, — говорил Мазин, обхватывая товарища поперек туловища.

Начиналась борьба. Со стен летели пугачи и рогатки, мешок с сеном трещал по всем швам.

Ужинали порознь. Каждый у себя дома. Последнее время Петя стал разборчив в еде. Ворону пришлось выбросить, мороженую рыбу пустили в пруд на съедение ракам.

— Знаешь, Мазин, это кушанье как-то не по мне, — сознался товарищу Петя.

— А какие еще фрикадельки тебе нужны? — ворчал Мазин, очищая котелок от вороньих перьев.

Ложась спать, Мазин размышлял о жизни: «Учиться хорошо можно. В конце концов это не такое трудное дело. Отвиливать, пожалуй, труднее».

И он сразу решил за себя и за Русакова — хорошо подготовиться к экзаменам. История с мелом тоже повлияла на Мазина.

«В общем, все из-за одного лодыря вышло. Знай Петька грамматику — я бы не стащил мел. Не стащи я мел — Трубачев не поссорился бы с Булгаковым, вот и все… А какие товарищи были Васек и Саша! Трубачев и сейчас за Булгакова вступился, когда я сказал, что Сашка нюни распустил… Гм… А в общем, какая это дружба! Из-за одного куска мела все вдребезги! Я бы так Петьку не бросил. Эх, жизнь!»

Мазин был благодарен Трубачеву за помощь по географии. Бывая у Васька в доме, он сблизился с ним и привык к нему, а поэтому всю вину перекладывал на Сашу, да еще в самой глубине сердца сознавал и свою вину, которую, в свою очередь, перекладывал на Русакова, и, не в силах разобраться в этой путанице, засыпая, говорил:

— Эх, жизнь!

Васек торопился. На втором этаже школы, в пионерской комнате, окна были освещены.

«Работают уже!.. Скорей надо! Сегодня Белкин переписывает, наверно».

— Иван Васильевич, Митя пришел? — спросил он, пробегая мимо Грозного.

— Нет еще… Сергей Николаевич в учительской, — сообщил Грозный.

«Эх, а я опоздал!» — подумал Васек и, пробежав быстро по коридору, открыл дверь в пионерскую комнату.

Одинцов стоял посреди комнаты, держа в руках аккуратно исписанный листок. Ребята окружали его тесным кольцом. Увидев Васька, кто-то тихо сказал:

— Трубачев!

Все лица повернулись к Трубачеву. Одинцов тоже обернулся и машинально спрятал за спину листок.