Одинцов глубоко вздохнул, оглянулся и одиноко зашагал по улице.

«Пропала дружба… — грустно думал он, стараясь представить себе, как будут теперь держаться Трубачев и Саша. А с кем я буду? Один или с каждым по отдельности?»

Одинцов не стоял за Трубачева. Поступок Васька казался ему грубым и глупым.

«На весь класс товарища осрамил! «Староста с иголочкой! Тебе только сестричек нянчить!» — с возмущением вспоминал он слова Трубачева. — И как это ему в голову пришло? Ведь Саша не виноват, что у них детей много, ему и так трудно, размышлял он, шлепая по лужам. — И еще Малютина отшвырнул… Севка и так слабый…»

Коля Одинцов был растревожен. Дома он наскоро выучил уроки, весь вечер слонялся без дела и, ложась спать, вдруг вспомнил: «А ведь сегодня четверг. К субботе статью писать надо…»

Перед ним встал Васек Трубачев, с рыжим взъерошенным чубом на лбу, с красными пятнами на щеках.

«Я ведь о нем писать должен. Все… Честно… И вся школа узнает… Митя… Учитель… — Одинцов нырнул под одеяло и накрылся с головой: — Не буду. На своего же товарища писать? Ни за что не буду!»

Он замотал головой и беспокойно заворочался. — Коленька, — окликнула его бабушка, — ты что вертишься, голубчик?

— У меня голова болит, — пожаловался ей мальчик.

— Голова? Уж не простудился ли?

Старушка порылась в деревянной шкатулке, подошла к кровати и пощупала Колин лоб:

— На-ко, аспиринчику глотни.

— Зачем? — отодвигая ее руку с порошком, рассердился Коля. — Вечно ты, бабушка, с этим аспиринчиком! У меня, может, не то совсем.

— Да раз голова болит. Ведь аспирин — первое средство при всяком случае.

— Ну и лечи себя при всяком случае, а ко мне не приставай… Тебе хорошо — ты дома сидишь, а я целый день мотаюсь. Иди, иди! Я и так засну!

Он повернулся к стене и закрыл глаза. Перед ним опять встал Васек Трубачев. Потом стенгазета, перед ней кучка ребят и учитель.

«Совершенно точно и честно», — глядя на статью, говорит Сергей Николаевич.

«Одинцов никогда не врет!» — кричат ребята.

«Не врет… Мало ли что… Можно и не врать, а просто промолчать. Только вот Митя спросит, почему не написал, и ребята скажут: побоялся на своего дружка писать, а как про кого другого, так все описывает… — Одинцов вздохнул. — Нет, я должен написать… всю правду».

Кровать заскрипела. Бабушка заглянула в комнату. Коля громко захрапел, как будто во сне.

«Какой же я пионер, если не напишу? — снова подумал он, прижимаясь к подушке горячей щекой. — Ведь меня выбрали для этого… А какой же я товарищ, если напишу?» — вдруг с ужасом ответил он себе и, сбросив одеяло, сел на кровати.

— Коленька, тебе чего?

— Дай аспиринчику, — жалобно сказал Коля.

Когда Саша открыл дверь своего дома, на него пахнуло знакомым теплым детским запахом, звонкая возня ребятишек неприятно оглушила его.

Он схватил за рубашонку играющего у порога Валерку:

— Куда лезешь? Пошел отсюда!

Валерка сморщился и вытянул пухлые губы. Мать поспешно подхватила его на руки и тревожным взглядом окинула расстроенное лицо сына:

— Саша, Саша пришел!

Ребятишки, отталкивая друг друга, бросились к Саше.

— Брысь! — сердито крикнул он и, заметив взгляд матери, с раздражением сказал: — И чего лезут! Домой прийти нельзя!

— Да они всегда так… радуются, — осторожно сказала мать.

— Виснут на шее! Как будто я верблюд какой-нибудь… ну, пошли от меня! — закричал он на сестренок.

— А мы без тебя играли. Знаешь как? — заглядывая ему в лицо и пряча что-то за спиной, сказала его любимица — Татка.

Саша молча отодвинул ее в сторону и прошел в комнату.

— Не троньте его, отойдите, — тихо сказала мать. — Играйте сами.

Саша бросил на стол книги и сел, стараясь не замечать внимательного взгляда матери. Этот взгляд тоже вызывал в нем раздражение: «Так и смотрит, все знать ей надо…»

Мать наскоро вытерла руки, накрыла на стол:

— Сашенька, иди обедать!

Ребята с шумом полезли на стулья. Трехлетняя Муська зазвенела ложкой о тарелку.

— Руки под стол! — закричал Саша. — Что ты звонишь, как вагоновожатый! — накинулся он на Муську, отнимая у нее ложку. — Сейчас выгоню!

— Саша, Саша! — удивленно, с упреком сказала мать. — Что это ты, голубчик?

— «Голубчик»! Нянька я вам, а не «голубчик»! Не буду я им больше ничего делать! Сама, как хочешь, с ними справляйся! — отодвигая свою тарелку, закричал Саша. — Все на меня свалила!..

Он вдруг остановился. Мать смотрела на него с жалостью и испугом. Половник дрожал в ее руке. Дети притихли.

— Ешь. Вот тебе мясо. Сам порежешь?

— Сам, — буркнул Саша, давясь куском хлеба. За столом стало тихо. Мать резала маленькими кусочками мясо и клала его в тарелки малышам.

— Кушайте, кушайте, — говорила она вполголоса, помогая то одному, то другому справляться с едой.

Татка, придвинув к Саше свою тарелку, шепотом сказала:

— Саша, порежь мне.

— Сама не маленькая! — отодвигая локтем ее тарелку, сказал Саша.

— Мама, чего он не хочет? — обиженно протянула Татка.

— Не приставай к нему, Таточка. Дай свою тарелку!

Татка вскочила, с колен ее покатился на пол круглый пенал. Этот пенал Саша сам подарил ребятам для игры «в школу». Но сейчас, чувствуя закипавшие в глазах слезы и острую потребность придраться к чему-нибудь, Саша схватил пенал и выбежал из-за стола.

— На моем столе роетесь! Все мое хватаете! Ладно, я теперь всех швырять буду! — кричал он неизвестно кому со слезами в голосе. Потом бросился ничком на свою кровать и разрыдался.

— Сашенька, Саша… Кто тебя, сынок мой дорогой? Кто тебя обидел, голубчик? — гладя его по спине, спрашивала мать.

Саша молча плакал, уткнувшись в подушку круглой стриженой головой. Вокруг кровати, прижимаясь к матери, всхлипывали испуганные ребята. Валерка, приподнявшись на цыпочки, обхватил Сашину шею и уткнулся лбом в подушку. Саша высвободил руку и обнял теплое тельце братишки.

Васек стоял у окна и на все вопросы тетки отвечал:

— А тебе-то что?

— Как это — тебе-то что? — возмутилась тетя Дуня. — Прибежал, как с цепи сорвался! Я тебя и спрашиваю: случилось с тобой что, отметку плохую получил или наказали тебя в школе?