Правильно…

Ну а сперва можно попробовать и кирпичом – вдруг да и прокатит. А если нет – тогда уже вариант номер два…

Тут, правда, поди еще добейся, чтобы бугай под этот вариант номер два подставился – чутьем-то обладал зверским. Но и на сей случай в голове Слепченко уже вырисовывалось кое-что. Пусть его, бугая, чутье против него же самого и сыграет. Сделаем мы тогда вот как…

И поскольку решение в основных чертах было им уже принято, страх начал понемногу уходить туда, назад, в область копчика. Тараканы убирались назад, в свой дальний темный угол чулана.

И впервые за эти дни он, Слепченко, смог наконец почти спокойно уснуть.

– …Все в порядке, Афоня, голубчик, – приговаривала Полина, растирая камфорным спиртом распухшее плечо Афанасия. – Ну, подумаешь, ну, кирпич с крыши на тебя упал! Ты их, крыши-то варшавские, видел? Гнилье!.. Случайно это!

– Ага, випадко́во…[60]Прямо як Лэйбе Троцькему…[61]– буркнул тот.

– Ну, ты с Троцким-то, с врагом народа, себя не равняй, – поднял голову от бумажки, запись в которой тщательно штудировал, Викентий, то бишь обер-фельдфебель вермахта Вилли Куц.

Хоть он и сидел одетый по всей форме, но вообще-то более нелепого фельдфебеля (да еще и «обер», да еще и кавалера Железного креста!) и представить себе было невозможно: худющий после болезни, долговязый (отчего голенища сапог казались короткими), смех да и только!

Фраза, которую он зубрил, звучала так: «Raus hier, das ist meine Mädchen!».[62]Он должен был ее произнести, если к «пани Монике» кто-нибудь начнет приставать на улице. Дальше мог уже мычать и заикаться: справка же имеется, что на голову контуженный фронтовик.

Афанасий на это сказал:

– Я себе з Лэйбой і не рівняю. На мене не Вусатий, а Гедзь полював. Гедзь це був, точно вам говорю![63]– Потом он вырвал из рук Полины пузырек с камфорным спиртом, залпом осушил его до дна и, понемногу приходя в себя, добавил: – Це Гедзь. Говорив я – уб’є, значить, уб’є…

– Так случайно ж – этот кирпич! – пыталась убедить его Полина.

– Ось-ось, «випадково»… Коли Гедзь поруч…[64]– проговорил Афанасий, а Васильцев зачем-то произнес слышанную им когда-то цитату из романа одного опального писателя, которого вряд ли в СССР когда-нибудь опубликуют из-за скользкой темы Иисуса Христа:

– «Кирпич ни с того ни с сего никому и никогда на голову не свалится…»[65]

И Афанасий закивал:

– Ось-ось! Гедзь! Говорю ж – Гедзь!

Дальше пояснил уже почти по-русски (видимо, под воздействием камфорного спирта), что он-де загодя почуял этого «Гедзя», потому тот и не попал ему «кирпичиной прямо по макитре». В плечо бы тоже не попал, потому как он, Афанасий, «учув це злодійство заздалегідь»,[66]да он от этого, мол, камфорного «разомлив» и «був не дуже повороткий» (из чего Юрий заключил, что, ох, не последний пузырек камфорного спирта имелся у Полины в тумбочке).

– Ладно, – подытожил Васильцев, – слава богу, что пока так удачно все обошлось… Ладно, Полина и Викентий, собирайтесь.

Дело было почти рутинное. Он, Васильцев, с номером журнала «The Nature» должен был сидеть все в том же ресторане в ожидании связи, ну а Полине предстояло под видом «пани курвы» следить снаружи, и если вдруг обнаружится связь, то проследить ее до конца. Ну а Викентий в случае надобности тут же вступался бы на своем рязанско-немецком: «Raus hier, das ist meine Mädchen!»

– А як же я один залишуся?[67]– с тревогой спросил Афанасий.

– Ничего, Афоня, – отмахнулась Полина, – ты же храбрый, ты тут и один не пропадешь.

– Це ще подивитися…[68]– произнес он тоскливо.

– Ты только, Афонечка, один из дому не выходи.

– Це вже не сумнівайся. Мене тепер звідси вилами не виженеш.[69]

– Вот и лады, Афонечка. А потом мы с Викентием вернемся – и совсем уже бояться тебе будет нечего. Ну, будь умницей! – Она даже чмокнула его на прощание.

– Лише швыдче,[70]– умоляющим голосом попросил Афанасий и потянулся рукой к тумбочке, в которой камфорный спирт наверняка еще имелся.

* * *

Через двадцать минут граф Жорж де Круа уже сидел за своим столиком в ресторане, все тот же выпуск журнала «The Nature» лежал перед ним. В окно он видел, что знакомая ему lupina[71]в компании себе подобных стоит перед входом, а долговязый обер-фельдфебель мается на холоде за афишной тумбой.

Штурмбанфюрер СС фон Краузе сидел чуть поодаль и, не изменяя своей привычке, пил лишь пиво.

Слава богу, «братишки Ганса» сейчас здесь не было – возможно, и впрямь марширует сейчас на восток, – и пан Бубновский в первой половине дня еще не донимал своим песнопением, так что появилась возможность поработать в тишине.

Жорж де Круа в этот день не пил вовсе. Он решил в ожидании агента честно отрабатывать свои командировочные. Открыв блокнот с вытесненным названием его газеты «Nachrichten von Groß-Deutschland (Beiträge von vorne)»,[72]он начал было записывать то, что услышал от эсэсовских офицеров, но оказалось, что ничего, кроме: «Выполнил задание… Награды фюрера и благодарности рейхсфюрера СС», – вывести так и не смог.

Ах нет, «братишка Ганс», без тебя все же, как видно, не обойдешься!