По телевидению тоже перестали мусолить это дело. У меня даже не было необходимости прибегать к своей собственной терапии: я просто жила жизнью обычного подростка. Даже если я и чувствовала себя более взрослой и отличающейся от девочек моего возраста, все-таки я перестала думать «о нем», а если мне попадалась статья в газете, то я даже не вчитывалась в подробности.

Однако начиная с того времени отношения с родственниками становились все хуже. Мой приятель, который был всего лишь моим приятелем и ничем больше, не нравился моей семье. Я была никчемной девчонкой, которая все так же носила в табеле «неуды». И я общалась с таким же никчемным парнем.

Рано или поздно, но я должна была влюбиться, как и все другие девочки. Я и хотела этого, и ужасно боялась. Но не надо было из-за этого сжигать меня на семейном эшафоте. Любовь — это очень важно, а тем более в возрасте семнадцати лет. Именно тогда мы с ним и «согрешили». До этого мы говорили, говорили без конца и иногда переругивались, как дети. У него был такой же упрямый характер, как и у меня, но я чаще уступала.

Я еще не говорила ему, что очень люблю его, хотя это было видно за версту. Он знал мою историю, как и все, но мы нечасто о ней говорили. Это был первый раз для нас: для меня любовь, для него опыт.

Мне первой хватило смелости высказать свои опасения: «Ты должен понять, что для меня это очень сложный момент, это будет нелегко».

Как он сам говорил, он тоже не был большим специалистом в этой области… тогда я могла пошутить: «Вот и чудесно, посмеемся вдвоем!»

Вот так все и началось. Мне удалось преодолеть самое трудное — психологический барьер, который мог бы отравить все мое дальнейшее существование молодой женщины на долгие годы. И только любовь могла мне дать это освобождение.

Эта история любви не была той, что длится вечно, но я имела неосторожность какое-то время думать, что она именно такая, поэтому я испытала мою первую любовную печаль. Очень глубокую печаль. Но все это было в рамках логики вещей.

По крайней мере, это была любовь от начала до конца, и я была вольна в своих чувствах! А тот психопат, он никогда не знал, что такое любовь. Он даже не знал, что она существует.

В конце моей учебы в школе я получила сертификат, дающий право на получение высшего образования, но вопрос об этом не стоял. Средства матери не могли мне этого позволить. Поэтому я довольно рано сделала свои шаги в самостоятельную жизнь, как и многие девушки моего возраста. Я поменяла несколько мест, от работы стажером на мелких малооплачиваемых должностях до получения минимальной, но стабильной заработной платы. Поскольку атмосфера в семье все ухудшалась, достигнув стадии невыносимой критики, и даже хуже того, я наконец-то в один прекрасный день приняла решение хлопнуть дверью, причем громко и навсегда, оставив дома своих плюшевых медведей и мои иллюзии, но унося с собой свой «отвратительный характер», чтобы построить свою жизнь в другом месте. Если бы мой характер не был столь отвратительным, даже не знаю, как я смогла бы выжить. Возможно, с огромным трудом.

Но в конечном итоге хлопнуть дверью и распрощаться с детством — это не так уж плохо. С трудом забываешь, что было за нею сказано, но зато преимущество в том, что тебя больше не держат взаперти.

Каждый раз, как мне на мою голову сваливается неожиданная неприятность, я стараюсь думать о том, что «это» не может быть хуже «того», что я пережила в том возрасте, когда учила солецизмы и латинские глаголы. Я думаю, что, выбравшись из крысиной норы, мне удалось сложить о себе неплохое мнение, и я говорила себе: «Ты была смелой, ты сопротивлялась, ты сказала себе: „Надо держать удар, и это стоит того, чтобы жить, и ты все-таки выжила“».

Каждый день тогда была надежда, чтобы быть там живой и на следующий день. Конечно, это испытание ожесточило меня. Некоторые думают, что это плохо, но я предпочитаю думать, что это хорошо, и воспринимать жизнь с шуткой. Я даже усвоила некую форму черного юмора, который шокирует многих людей, но мне позволяет смеяться над некоторыми ужасами и даже над «самым извращенным психопатом Бельгии». Я не хочу сдаваться и держу это пари сама с собой вот уже восемь лет. Я думаю, что надо преодолеть себя, чтобы придать смысл жизни и, главное, не упустить момент, чтобы это сделать. А если бы я была угнетена и подавлена в двенадцать лет, вырвавшись из его когтей, я бы упустила этот решающий момент. В двадцать лет я ждала процесса — еще одного решительного момента.

Я хотела встречи лицом к лицу, в которой мне отказали в двенадцать лет.

Мэтр Ривьер встречался со мной дважды, когда мне было двенадцать лет. Но я об этом уже не помнила.

Я также не знала, что до этого он добровольно участвовал в розыске, причем ему даже не было поручено ведение этого дела, и не без основания. Он предложил жандармам патрулировать на собственном мотоцикле транспортные развязки скоростных автотрасс рядом с домом, чтобы наблюдать за укромными пустынными участками вдоль дороги, где часто находили прибежище наркоманы и маргиналы. Когда я достигла совершеннолетия, в восемнадцать лет, он пригласил меня в свой кабинет для подтверждения своего мандата. Теперь я сама могла принимать решение, следовать ли мне и дальше линии, которую ему рекомендовали мои родители: никакой прессы, самое строгое соблюдение тайны моей частной жизни. Для меня это было очевидным. Я больше не была ребенком. Отныне он обращался непосредственно ко мне и держал меня в курсе всего расследования, чего до сих пор не было. Мне случалось проявлять нетерпение, когда мои родители возвращались из его кабинета, но не сообщали мне подробностей. На мой взгляд, я была первая, кого это касалось.

Я не очень-то была в курсе того, как продвигалось следствие. И особенно что касалось возникшей однажды теории, согласно которой этот Дютру, «проклятый Д», состоял в огромной вербовочной сети, предназначавшейся для проституции детей и девушек, в которой он исполнял роль признанного вербовщика. С тех пор образовалось два лагеря.

Некоторые твердо верили, что следствие было катастрофическим, если не сказать саботируемым, и что «проклятый Д» годами пользовался покровительством власть имущих. Он, в самом деле, назвал кроме хмыря в кепке по фамилии Лельевр и собственной жены Мишель Мартен двух других сообщников: Вайнштейна и Ниуля. Вайнштейн, бывший налетчик, вышедший из французской тюрьмы, обосновался в Бельгии в 1992 году и поселился в шале, расположенном в Жюме. Том самом месте, где были обнаружены тела Ан и Ээфье, усыпленных и зарытых заживо.

Чтобы упростить понимание отношений между двумя мужчинами, скажу лишь, что они крали автомобили. «Проклятый Д» обвинял другого во всем. Это Вайнштейн хотел ликвидировать девушек, а он сам их лишь усыпил, перед тем как Вайнштейн закопал их живьем. Этот Вайнштейн к настоящему времени был уже мертв. Его тело было обнаружено в Сар-ля-Бюисьер, в саду Дютру, где также находились и две маленькие девочки Жюли и Мелисса. Кто устранил Вайнштейна? Дютру уверял, что он об этом ничего не знает…

Другой соучастник, которого он выдал, по фамилии Ниуль, все еще жив, он также участвовал в кражах автомобилей, но Дютру утверждал, что именно ему он должен был передавать свои жертвы, после того как сам ими попользовался. Он также утверждал, что построил тайник в своем доме в Марсинеле, куда запирал девочек, чтобы было где их держать, пока будущих проституток не передадут в руки Ниуля. Этот Ниуль, судя по данным следователей, на самом деле был жуликом и спекулянтом, но уверял, что никогда не был замешан в педофильной деятельности своего компаньона.