Оставшись наедине, долго молчу, пытаясь сосредоточиться на спагетти и куриных крылышках, а не копаться в своей голове, переворачивая там всё вверх дном и вытягивая из тайников воспоминаний что-то очень хорошее, светлое, что было у нас с Вовой. Да, я его не отпустила… В моих мыслях он всё ещё жив и я каждый раз вскакиваю как ненормальная, когда звонит телефон, потому что надеюсь увидеть на экране имя входящего абонента, который отныне вечно недоступный.

— Милая, я сейчас буду кормить тебя с ложечки, если ты не перестанешь гипнотизировать тарелку. Она сама не опустеет, — в его тоне слышно не раздражение, а забота. — Не понравилось?

— Понравилось, — фальшиво улыбнувшись, хватаюсь за вилку и пытаюсь наколоть на неё кусочек помидора.

— Наташ, — Рад накрывает мою свободную руку ладонью, — у тебя руки дрожат. Может, в больницу?

— Не нужно, — поспешно качаю головой.

— Ты выглядишь не очень. Бледная вся. Руки дрожат. И вес совсем не набираешь.

— Пройдёт.

— Когда?

— Не знаю.

— Я волнуюсь, милая, — пальцами поглаживает мою руку, — и за тебя, и за ребёнка. Вы же сейчас с ним едины и его здоровье напрямую зависит от тебя. Представь, какое ты передашь ему здоровье, если будешь всё время нервничать и плакать?

— Не нужно мне объяснять очевидные вещи, ладно? Я прекрасно осознаю, какая на мне ответственность за будущего малыша, но прости… — жму плечами и развожу руки в стороны, — что я не такая бесчувственная скотина, раз не могу спокойно реагировать на смерть Вовы. Мне больно, Рад. В груди очень болит. И можешь считать меня сумасшедшей, но я всё ещё жду его звонка. Я до сих пор…

Рад качает головой, чтобы я не продолжала. И на долю секунды я замечаю боль в его глазах, что причинила своими словами.

Наверное, лучше было не заводить этот разговор, в принципе. Сослаться на то, что меня продолжает мучить токсикоз, хотя последние дни он начал отступать и я даже стала завтракать по утрам. Но я так не могу и не хочу! Я не буду врать своему любимому мужчине, что оплакиваю бывшего мужа, потому что это не так. И если Рад хоть чуточку отключит свои эмоции и включит холодный разум, то поймёт, что с Вовой у меня не всегда было всё плохо, а было даже очень хорошо, иначе бы не родилась Лиза и мы не прожили бы в официальном браке целых одиннадцать лет.

На непонятной ноте заканчивается наш "недоразговор". Рад встаёт из-за стола.

— Пойду покурю. Посуду оставь, я сам приберусь на кухне, когда вернусь.

Я должна ему что-то ответить, а ещё лучше остановить и убедить в том, что мой траур по бывшему мужу — не потому, что я до сих пор его люблю, а просто потому, что я живой человек и мне не чужды эмоции. Хотя… зачем это ему? Я же вижу как его штырит от любых упоминаний о Вове.

К чёрту всё… Пусть покурит, а я успокоюсь, да. И когда он вернётся обниму его крепко со спины, прижмусь щекой в место между лопаток и скажу, что люблю его больше жизни и уже завтра позвоню своему гинекологу, чтобы она посоветовала какие-нибудь успокоительные, которые можно беременным.

Рад не возвращается на кухню ни через пять минут, ни через тридцать. И даже, когда я полностью убираюсь со стола и перемываю посуду, муж так и не появляется. Обиделся. Весьма заслуженно. Что ж… я должна идти мириться первой, потому что была неправа и слишком резкой в высказываниях. Ничего плохого нет в том, что он беспокоится о малыше, лишний раз напоминая, что нужно мне нужно меньше переживать. Я также понимаю, что мои слова звучали двусмысленно и, возможно, Рад даже подумал, что я до сих пор люблю Вову.

Виновата, да, а потому направляюсь в кабинет, уверенная, что застану мужа именно там.

Как я и предполагала, Радмир сидит за офисным столом перед открытым ноутбуком. Что-то внимательно читает, хмурится. На звук открывшейся двери медленно поворачивает голову, смотрит на меня, изгибает бровь в молчаливом вопросе.

— Не помешаю?

— Проходи, Наташ.

Остановившись напротив мужа, в волнении не знаю, куда деть руки, а потому прячу их за спиной, скрещивая пальцы в замок. Рад отодвигается от стола, хлопает себя по колену, приглашая к себе, и в этот момент у меня с души падает целый булыжник. Не раздумывая, устраиваюсь у любимого на коленях, повернувшись к нему лицом и положив одну руку на плечо. Рад же обнимает меня за талию и ненадолго прижимается губами к щеке.

— Я пришла мириться, — тихо произношу, всё ещё испытывая волнение. Возвращаться к тому недоразговору я не горю желанием, но игнорировать тревожные звонки, делая вид, что ничего такого не случалось, — неправильно, да и не могу так. — Прости за то, что тебе наговорила. На самом деле, я очень стараюсь держать себя в руках, но получается плохо, точнее, совсем не получается. Ты прав, мне одной не справится, поэтому я позвоню гинекологу и попрошу выписать мне успокоительное. Ещё я хочу, чтобы ты знал… Я люблю тебя настолько сильно, что у меня сердце каждый раз скачет галопом, когда ты рядом. Не представляю жизни без тебя. Ты мой воздух, ты мой свет. Я не могу без тебя и никогда не смогу. Не злись на меня, пожалуйста. Мне каждый раз не по себе от наших ссор.

— Наташ, всё нормально. Я понимаю, у тебя сейчас сложный период. Хорошо, что решила обратиться к врачу.

— То есть ты не злишься на меня?

— Ну как я могу на тебя злиться? — едва заметно улыбаясь. — Глупости говоришь.

— Ну, в общем, да. Я у тебя та ещё дурочка, — теперь улыбаюсь я. — Хочешь я тебе кофе принесу?

— Хочу.

— Тогда принести его в кабинет?

— Я сам приду в кухню. Уже почти освободился, — кивает на ноутбук, а мне так и хочется спросить о разговоре с отцом, который я подслушала, но спросить прямо не решаюсь — не хочу проверять на крепость наше шаткое перемирие.

Ухожу в кухню, чтобы сварить обещанный мужу кофе. И пока в турке небольшой шапкой карабкается вверх чёрная гуща, примечаю в сопровождении нашего охранника трёх мужчин: один одетый по гражданке, а двое точно выглядят как полицейские. От увиденного сердце тут же отзывается болезненным сжатием в груди, а в голове опять всплывают слова Славика: "Но ты будь готов, что в любую минуту к тебе может прийти полиция и арестовать". И я почему-то хочу верить, что неправильно