Постояв перед домом, Ева уже было решила вернуться на лесную тропинку. Но после краткой и отчаянной борьбы любопытство одержало сокрушительную победу над осторожностью, и она двинулась вокруг в надежде найти более удобный вход, чем оконный проем, лишенный стекол. Улыбка фасада была щербатой, как оскал попрошайки, – многие стекла отсутствовали.

Путешествие ее было недолгим. Сразу же за углом открывалась стена, весь первый этаж которой состоял из французских окон-дверей с некогда белыми решетками деревянных переплетов. Вторая дверь от угла была гостеприимно распахнута, и последние сомнения растворились как дым. Ева вошла в дом, переступив неопределенного происхождения доску на пороге. Полутьма мягко обняла ее со всех сторон. И хотя снаружи день уже утратил свою яркость, подумывая клониться к закату, Еве все же пришлось переждать несколько секунд, привыкая к темноте замкнутого помещения.

Наконец, из тьмы постепенно стали проявляться предметы, населяющие комнату. Гостиная – судя по обстановке. Покрытые чехлами диваны. Маленькие столики, некоторые из них даже стояли, а не, позорно сдавшись, валялись в беспорядке, как большинство из поломанных стульев. С голых стен свисали отставшие обои. На потолке оставалась лепнина, обозначавшая место пребывания люстры, но сейчас пустой крюк укоризненно отмечал центр венка из гипсовых листьев и фруктов.

Из-за скудного освещения все было представлено в черно-белой палитре. К тому же все поверхности были густо припудрены пылью и мелким сором. Оставляя следы на пыльном полу, Ева прошла сквозь гостиную к двери и, повернув медную ручку, открыла дверь в следующее помещение.

Она попала в первый зал перед входом. Над входной дверью – полукруг фонарного окна. Здесь уже было больше предметов – корзины, коробки, сложенные штабелями доски, предназначенные для заколачивания оконных и дверных проемов. Старая, сломанная мебель сносилась сюда, видимо, со всего дома. Несколько деревянных лестниц, сундуков и ящиков загромождали почти все свободное пространство.

Не найдя здесь ничего интересного, Ева поднялась по лестнице на второй этаж. Здесь уже было больше свидетельств о прежних владельцах. Сначала шел каминный зал, с кушеткой и креслами, полукругом сгрудившимися перед небольшим камином. Над ним висело зеркало в золоченой барочной раме.

Каминная полка была завалена щебнем вперемешку со статуэтками и маленькими шкатулками. На окнах сохранились тяжелые бархатные шторы с пышными кистями. Правда, мебель и шторы уже давно выцвели, и все предметы приобрели однородный непонятно-серый оттенок.

На полу лежал ковер, густо заросший богатым слоем пушистой пыли. Шелковая обойная ткань печальными лохмотьями свисала со стен, за которые все еще цеплялись картины в богатых рамах или целые семейства фотографий, жавшихся друг к другу в страхе перед стиравшей все изображения серостью.

Разглядеть картины и фотографии было невозможно, не только из-за плохого освещения, но также из-за пыли и плесени, за долгие годы спрессованной сыростью в плотную корку, лежавшую поверх сюжета.

Оглядевшись наскоро (все же она считала себя незваным гостем, без разрешения хозяев вторгшимся в частные владения), Ева пошла дальше. Обогнув кадки с давно погибшими растениями и слегка поразмышляв над выбором – остаться на втором этаже или подниматься, – она ступила на винтовую лестницу, увлекавшую наверх.

Перила, отполированные до гладкости мрамора, были столь же холодны. В медальонах на стене вдоль лестницы были замурованы щекастые путти, повсюду виднелись могилы пальм и фикусов.

Вдруг впереди за невидимым поворотом лестницы раздался душераздирающий стон. Ева, замерев, прислушалась, но в мертвенной тишине больше не раздавалось ни звука. Прошло несколько секунд. Она уже почти убедила себя в том, что страшный шум ей попросту послышался, но тут с мягким стуком ей под ноги сверху скатился странный предмет. Не веря своим глазам, Ева нагнулась, чтобы рассмотреть поближе нечто, что на первый взгляд показалось белой перчаткой, набитой песком.

Первая волна тошноты свела судорогой живот. Но остановиться Ева уже не могла и машинально наклонилась к странному предмету, чтобы рассмотреть его как следует. Это была не перчатка – увы, первое впечатление оказалось обманчивым. Это была кисть. Причем, судя по свежепоблескивавшему срезу, совсем недавно отделенная от остальной руки.

– Я буду весьма признателен, если вы все же воздержитесь от обморока… – Макс, бесшумно спустившийся с лестничной площадки, не успел договорить, как Ева упала на ступеньки у его ног. Он все же закончил фразу, с легким вздохом: – хотя бы ближайшие полчаса.

Дальнейшее его поведение не отличалось оригинальностью. Не обращая внимания на свою сотрудницу, он ловко подхватил кисть руки и поместил ее в приготовленный пакет. Все эти манипуляции Макс проделал с хладнокровным спокойствием, будто для него это было вполне привычным занятием.

Оглянувшись на все еще отсутствующую подчиненную, он снова исчез за поворотом лестницы на следующем этаже, откуда уже раздавался стон. Спустя несколько минут снаружи послышался вой сирен, визг тормозов и громкие стуки в дверь. Но Ева, счастливо лишенная возможности следить за разыгрывающейся драмой, пришла в себя уже в карете «скорой помощи», пропустив изрядный кусок действия. Очнувшись в грохочущей по ухабам коробке, она застала за внимательным разглядыванием собственной скромной персоны три пары глаз.

– Симпатичная, – констатировал молодой врач.

– Много ты понимаешь, Поль, – проворчал обладатель пышных белоснежных усов, укрывающих добрую половину лица.

Макс ограничился молчанием столь угрожающего характера, что юноша, названный Полем, тут же стушевавшись, занялся своим пациентом. Усатый старикан как раз и был тем злосчастным, теперь уже бывшим обладателем кисти руки, принятой Евой за перчатку. Он возлежал на носилках, устроенных у стенки, противоположной той, у которой находилась Ева. Рука его, прижатая к груди, забинтованная в области запястья, заканчивалась слишком рано, как раз там, где и должна была находиться кисть. Под его каталкой стоял переносной чемоданчик-холодильник, в котором в данный момент находилась часть его тела.

– Что случилось? – Невзирая на откровенную глупость вопроса, Ева все же решилась задать его своему начальнику.

– Как вы себя чувствуете? – По своей привычке отвечая вопросом на вопрос, Макс казался даже встревоженным за ее здоровье. Мило.

– Мне уже лучше. – Ева почти привыкала исполнять роль местной дурочки и попыталась самостоятельно достроить фрагменты истории, выпавшие из общей картины благодаря ее временному отсутствию.

Возможно, несчастный случай. В конце концов, не мог же Макс втайне заниматься преднамеренным расчленением лиц пожилого возраста. К тому же старичок и в самом деле благообразный и удивительно спокойный для пострадавшего таким страшным образом. Лишиться левой руки и, разъезжая в карете «скорой помощи», препираться с этим… Полем!

К Максу старик никаких претензий явно не имел, даже напротив, взирал на угрюмо помалкивавшего координатора с благоговением и радостью. Ну, тоже довольно странно. Может, он сумасшедший? Старичок, в смысле. Хотя и Макс для нормального человека слишком часто стал попадать в странные истории. Взять, например, ее, Еву. Перманентно падающая в обмороки сотрудница на спецзадании, отлынивающая всеми правдами и неправдами от спецрасследования.