– Так вот почему у меня вся грудь в синяках, – говорит Колин.

– Правда? – Это явно производит на Джея впечатление.

Колин распахивает ворот больничной рубашки и демонстрирует синие отпечатки кулаков у себя на ребрах. Джей издает смешок, который под укоризненным взглядом Дот быстро превращается в кашель. Бывает у Дот настроение, перед которым бессильно все обаяние Джея. Например, когда она переходит в режим «Дот-защитницы».

– Слушай, а ты не знаешь, где Люси?

Джей опять косится на Дот; видимо, замечает, как у нее напряглись плечи, потом переводит взгляд на Колина и одними губами произносит:

– Здесь.

Она не ушла.

Только когда лунный свет заполняет окно, проливается на пол, Колин окончательно приходит в себя. Дот уже ушла, и у дальней стены пусто, если не считать смутных геометрических очертаний медицинских приборов. Все окружающее выглядит каким-то… некрасивым. Даже тени кажутся плоскими, что ли, в сравнении с теми, что теснились там, вокруг странной тропинки.

В палату заходит Мэгги еще раз проверить показания приборов.

– Как самочувствие?

Он пожимает плечами и, в ответ на ее вопрос об уровне боли, отвечает:

– Около шести.

Она достает из кармана упаковку таблеток и дает ему несколько и стакан воды.

– Она еще постарается зайти?

Колин заглядывает ей в лицо. В темноте трудно разобрать его выражение, и Мэгги не смотрит на него – делает пометки в карте, но он знает, что речь идет не о Дот.

– Наверное. Почему ты ее не пускаешь?

Она вздыхает, расправляет складки одеяла у него в ногах.

– Я скажу тебе то же, что и ей: ничего хорошего из этого не выйдет.

– А как ты поняла, что она такое?

– А ты как?

– Она мне сказала, – отвечает он. – Но тебе-то она не говорила. Ты просто сразу это поняла.

Мэгги кивает, потом смотрит ему прямо в глаза.

– Ее убили практически сразу после того, как я поступила в школу. Мы никогда не были знакомы, но ее лицо тогда было во всех новостях. – Она замолкает, изучая его лицо, и глаза ее наполняются болью. – Но ведь ты не об этом спрашиваешь, правда? Да, я видела здесь таких, как она.

Колин сглатывает, но вопрос, который ему хочется задать, не так-то просто сформулировать.

– Скажи, – говорит Мэгги, – когда она сообщила тебе, что мертва, ты ведь решил: неважно, насколько это странно, неважно, что, когда ты целуешь ее, это совершенно не так, как с любой другой девушкой?

Она наклоняется ближе, опершись рукой о кровать.

– Было у тебя такое ощущение, будто она появилась на этой планете специально для тебя?

Этот разговор становится слишком личным, затрагивает слишком интимные вещи. Будто она ему под кожу заглядывает. И ему противны ее слова, все еще звучащие у него в ушах: «Ты мальчику сердце разобьешь. Или еще что похуже». Парень натягивает одеяло повыше.

– Что ж, – вздыхает Мэгги, подхватывая бумаги и засовывая их под мышку. – Я была на твоем месте, Колин. Этой девушке что-то нужно, и ее ничто не остановит, пока она это не получит. Подумай об этом.

Она поворачивается, чтобы уйти, но останавливается перед дверью.

– И, может, она действительно появилась здесь специально ради тебя. И ты будешь отдавать и отдавать, пока внутри не останется ничего. Но когда эта девушка исчезнет неожиданно, бесследно, ты еще спросишь себя – сколько ты сможешь продержаться, пока не сломаешься?

* * *

За дверью палаты тихо, и единственное, что указывает на то, что прошло какое-то время, – появление незнакомой ему седоволосой медсестры: она возникает у кровати словно бы ниоткуда и начинает снимать показания приборов.

Она проводит рукой вдоль трубки капельницы, проверяя, нет ли где перегибов.

– Я – Линда. Работаю в городском хосписе, пришла подменить Мэгги, чтобы она могла отдохнуть. Как болит?

– Получше. Около трех. – Колин тянется, чтобы нажать на кнопку, поднимающую изголовье, и садится.

– Это твоя девушка в коридоре? Темноволосая такая? Высокая, но тоненькая?

Монитор Колина издает звук, и медсестра косится на экран.

Темноволосая.

– Да, – кивает он. – А можно мне ее повидать?

Она улыбается ему поверх папки с бумагами.

– Мне было сказано, что тебе необходим покой.

Он молча глядит на нее, пытаясь каким-то образом внушить ей, чтобы она впустила Люси. Что он никому не скажет. Она поднимается, чтобы уйти, но у самой двери оглядывается и, не оборачиваясь, говорит ему:

– Тридцать минут.

– Тридцать, – повторяет он с жаром. – Я обещаю. Спасибо.

Бледный желтый свет проникает в палату из коридора, когда она выходит. Он успевает досчитать до восьмидесяти трех прежде, чем дверь открывается вновь и входит Люси.

– Колин? – шепчет она.

Он подвигается, чтобы освободить для нее место на кровати.

– Я не сплю.

Он ощущает движение воздуха, и она садится рядом – удивительное дело, матрас довольно сильно прогибается под ее весом. Они сидят бок о бок в напряженном молчании. Колин не представляет даже, с чего начать разговор о мире, который он видел, о том, что он чувствовал, и что из этого было на самом деле.

– Ты в порядке? – спрашивает она наконец.

– Думаю, да. А ты?

Она кивает.

– Хочешь поговорить о том, что произошло?

– Это правда было?

Она внимательно смотрит на него, но, похоже, дальнейшие объяснения ей не нужны.

– Думаю, да.

Колин чувствует, что у него вспотели ладони. Насколько проще было бы все объяснить, если бы все произошло только у него в голове.

– Мир вокруг – он был не похож… ни на что. Никогда не видел ничего подобного. Было так светло и… Будто все вокруг состояло из множества слоев. Звучит бессмысленно, но я никогда не видел таких цветов. И ты… – Он быстро вскидывает на нее глаза. – Я чувствовал тебя, Люси. То есть мы были похожи.

Воспоминания медленно проникают в его мысли: сосульки, свисающие с серебристых ветвей, мерцающее хрустально-голубое небо, будто пронизывающее все вокруг. Мир, о котором стоит мечтать. Бгаза у него темнеют; янтарный оттенок перетекает в цвет красного дерева.

– Как это было, когда ты падал? – Робко звучит ее голос.

В голове у него сохранилась только пара обрывочных образов.

– Я заметил воду на поверхности льда, как раз перед тем, как он треснул, – вздыхает он. – Но было уже слишком поздно. Как все это вообще возможно, Люси? Я что, умер?