В тот знаменательный день, который мы с месье Дюбуа выбрали для выдачи премии работникам, я прибываю на Дикое озеро прямо с утра – после полудня я должна доложить его величеству о ходе строительства, а вечером состоится прием по случаю дня рождения принцессы.

Алан встречает меня с таким печальным лицом, что во мне пробуждается жалость. Он уже считал эти деньги своими и теперь воспринимает сию раздачу слонов как личное оскорбление.

– Послушайте, ваша светлость, – взывает он уже не к моей корысти, а к моему благоразумию, – подобное расточительство с нашей стороны может привести к тому, что люди на радостях позволят себе излишек спиртного – а это часто приводит к дракам и даже смертоубийству. Они пропьют эти деньги за пару дней, уж вы мне поверьте. И их семьи, о который вы так радеете, не получат ничего.

В его словах на сей раз есть разумное зерно, но отступать я не намерена.

– Но как-то же вы выдаете им заработную плату.

– По установленному правилу, – поясняет Дюбуа, – мы выдаем деньги только тогда, когда рабочие из наших деревень получают выходной и отправляются отдыхать домой. Те же, кто приехали издалека, еженедельно получают лишь небольшую сумму, а окончательный расчет – только после того, как вся работа будет выполнена.

– Отлично! – хвалю я его за такой порядок. – Так мы поступим и на этот раз. Мы объявим о большом дополнительном вознаграждении в честь дня рождения ее высочества, но выплатим его прямо сейчас только тем, кто идет домой и не станет пить и гулять на стройке. Для остальных же эта сумма добавится к их общему заработку, который они получат несколько позже. Насколько я понимаю, до окончания строительства уже недалеко?

Мой собеседник грустно кивает.

– Как скажете, ваша светлость.

На вымощенной брусчаткой площадке перед главным зданием королевской усадьбы на Диком озере собираются не меньше сотни мужчин. По случаю праздника объявлен выходной, и они уже знают, что их ожидает специальное угощение.

Я выхожу на балкон, и шум в толпе затихает.

– Рада приветствовать вас, дамы и господа!

Я не знаю, как в Тодории знать обращается к простому народу. Признаться, я бы сказала «товарищи», но, боюсь, это прозвучало бы слишком прогрессивно, особенно в свете французской революции.

Да, среди собравшихся есть и женщины – такие же худые и изможденные, как и мужчины.

Все откликаются недружным шумом.

– Все вы знаете, что сегодня – день рождения ее королевского высочества принцессы Луизы, и в честь этого знаменательного события в дополнение к вашему заработку вам будут выплачены дополнительные суммы. Более точные данные вам сообщит месье Дюбуа. Надеюсь, вы не будете разочарованы.

А вот сейчас шум становится куда более громким. На лицах – радость, смешанная с недоверием. Алан хмуро подтверждает мои слова, и в воздух уже летят шляпы.

Не знаю, потратят ли они эти деньги на что-то хорошее или прокутят их без зазрения совести, в любом случае они имеют на них гораздо больше прав, чем Дюбуа.

Когда спустя полчаса я подхожу к карете, на площадке я вижу только одного человека – того самого, который в прошлый раз рассказал мне про их реальный заработок. Он всё в той же коричневой рубахе.

– Простите, ваша светлость, что отвлекаю вас.

Он мнется, переступая с ноги на ногу, и я ободряюще улыбаюсь:

– Да-да, говорите!

– Дело в том, ваша светлость, что большая часть моих односельчан, что работают на озере, отправились по домам еще вчера поздно вечером – ведь сегодня был объявлен выходной. Я остался лишь потому, что должен был дождаться приезда мастера. А следующий выходной у нас будет только через две недели. А деньги, о которых вы сказали, были бы кстати прямо сейчас – завтра в городе будет ярмарка, и там можно будет купить зерно и еду куда дешевле, чем обычно. Я беспокоюсь не только о себе. Многие семьи уже давно голодают.

В его глазах – тревога, и я не сомневаюсь, что он говорит правду.

– Не беспокойтесь, сударь, – мягко говорю я. – Если вы скажете нам, из какой вы деревни, то мы с месье Дюбуа, заедем туда по дороге в город и выдадим деньги прямо там. Мы можем довезти до деревни и вас.

Слышавший наш разговор Алан пытается протестовать:

– Это неразумно, ваша светлость. Это займет слишком много времени, а вы торопитесь во дворец к его величеству.

Но я сурово свожу брови, и он сдается.

– Как вам будет угодно.

Мужчина в коричневой рубахе устраивается на запятках кареты, и мы трогаемся. Путь, на который пешему требуется три часа, мы преодолеваем минут за сорок пять.

Это та самая деревня, через которую мы однажды проезжали с графом Помпиду. Избушки по-прежнему выглядят жалко, а лица выбежавших на ржанье лошадей людей не стали приветливей.

Правда, люди оживляются, когда видят приехавшего с нами мужчину (надо же, я даже не спросила, как его зовут!)

– Я покажу вам, где живут рабочие со стройки, – быстро говорит он и ведет нас к ближайшей лачуге.

На пороге – женщина лет тридцати, сильные руки которой могли бы, наверно, удержать и молот кузнеца. Она кланяется нам, но, когда разгибается, я вижу, как гневно ходят желваки у нее на лице.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Филипп пришел домой только под утро, – хриплым голосом сообщает она. – Неужели, ему нужно возвращаться на озеро?

Кажется, она неправильно поняла, зачем мы пришли.

Наш проводник широко улыбается и, легонько потеснив ее, переступает через порог. В доме – темно и неуютно. Небритый мужчина и пятеро худеньких ребятишек мал мала меньше сидят за стоящим у окна столом. На столешнице – несколько зеленовато-серых лепешек и разрезанная на части вареная брюква.

Я перевожу взгляд на Алана – ему явно не по себе.

– Вот ваше дополнительное жалованье, Филипп! – сообщаю я, пока Дюбуа отсчитывает монеты из холщового мешочка. – Это подарок его величества по случаю дня рождения принцессы Луизы.

Мужчина открывает рот, пытаясь что-то сказать. Но у него не получается – только крупные слёзы катятся по морщинистым щекам. Кучку положенных на стол монет накрывает могучая рука хозяйки. Вот только рука эта тоже дрожит.