Но я рванула через столовую, чуть не сбив кого-то с ног – тот человек чуть не уронил свой поднос, – добежала до выхода, через двойные двери вылетела в холл и тут наконец-то оказалась одна и смогла включить запись.

Оставьте меня в покое, услышала я из динамика. Прекратите. Прекратите сейчас же. Прекратите.

Камера дрожала, картинка была искаженной. Я не могла разобрать, кто говорит, похоже было лишь, что девушка. В кадре появилась земля, покрытая серым грязным снегом. Потом на какое-то мгновение камера сфокусировалась на бегущих по этому снегу ногах в кроссовках. Шнурки были желтыми, и это почему-то показалось неправильным, слишком веселеньким. Один шнурок развязался и волочился по снегу.

Тут камера отдалилась, и раздался смех. Их была целая компания, невидимая мне, анонимное стадо вне поля моего зрения.

Они издевались над ней. Обзывали. А потом я увидела ее, в полный рост, гораздо лучше, чем прежде. Она съежилась и попыталась убежать по обочине, покрытой льдом, мусором и грязным тонким слоем снега. Она наступала на шнурки, спотыкалась и пыталась бежать дальше.

На несколько секунд камера уткнулась в землю, словно владелец телефона – парень, голос которого звучал громче других, – хотел убедиться в том, что она работает. Мир почти перевернулся вверх тормашками, будто эта неровная обочина была небом, затем изображение смазалось, а потом все снова встало на свои места. Теперь он бежал, бежал с телефоном в руке. Он остановился, остановилось и изображение. И, трясясь, переместилось на кирпичную стену.

Около нее, закрывая руками лицо, стояла девушка. Это была Шьянн.

Последние несколько секунд он снимал ее очень крупным планом, и я смогла хорошо разглядеть ее: темная кожа, большие яркие глаза, волосы, белые оттого, что их закидали снегом и льдом.

А затем она сорвалась с места. Отделилась от кирпичной стены и оказалась там, где камера не могла достать ее. На этом видео обрывалось.

Она послала его мне, чтобы дать знать о своих проблемах. Чтобы не было нужды в словах, в рассказе. Чтобы я знала, в чем дело.

Мимо проходила учительница, а я не сразу сообразила, что надо спрятать телефон.

– Где вам положено находиться, мисс Вудмен? – вопросила она, заметив его. – Вы же знаете, что в школе телефоны запрещены. – И длинные костлявые пальцы обвились вокруг мобильника и вырвали его из моей руки.

– Послушайте, это очень важно, – сказала я, потянувшись за ним, но она отрицательно покачала головой и велела отправляться туда, где мне положено в это время быть, сказав, что важно именно это.

Какое-то мгновение я смотрела на нее. Вот уже несколько недель я жила одновременно в двух местах, в двух реальностях: здесь и там, где пребывали они. Эта учительница – что там она преподавала, наверное, какой-нибудь тухлый предмет вроде здоровья? – не имела ни малейшего понятия, что именно важно или где мне необходимо в данный момент быть.

* * *

Когда после окончания последнего урока я забрала телефон из кабинета заместителя директора, то обнаружила, что видео, присланного Шьянн Джонстон, в нем нет. Единственным доказательством того, что я его получила, оказался мигающий индикатор и сообщение, гласившее: «ФАЙЛ НЕ НАЙДЕН. ОШИБКА».

В январе выпало столько снега, сколько долина реки Гудзон не видела за прошлые десять лет. Снов тоже стало гораздо больше.

Сны не сочетались с падающим снегом. Они были жаркими, а не холодными, сотканными из дыма, который наполнял мои легкие и согревал кожу. Но в ту ночь сон оказался таким пугающе ярким, что я выбежала из спальни, задыхаясь, и так яростно пыталась разогнать дым руками, что мама, обозвав меня лунатиком, вздохнула: «Давай-ка обратно в кроватку, малышка», будто хождение во сне было для меня делом обычным.

Я вернулась в комнату и обнаружила там ее. Шьянн Джонстон. На этот раз она не была расплывчатым пятном на экране моего телефона. Не была сообщением, посланным по ошибке. На этот раз она была настоящей.

Это потрясло меня, хотя я ждала визита. И потому не вскрикнула при виде ее.

Я неподвижно стояла у двери, неспособная убрать руку с ручки, на которую обычно вешала свои бюстгальтеры, и машинально перебирала их в ожидании, когда мама вернется к себе, когда стихнут ее шаги. На это ушло несколько минут. Все это время Шьянн дышала – вдох, выдох – и делала это так часто, что казалась более напуганной, чем я.

В темноте трудно было рассмотреть черты лица, но, похоже, она замерзла, потому что сильно дрожала, и ее губы, насколько я могла различить, казались синими.

Я не знала, сколько она здесь просидела. Все то время, что я спала? Или она разбудила меня не так давно.

Я опустилась на край кровати напротив выбранного ею стула. Казалось, сердце лихорадочно бьется в горле – естественно, я паниковала при виде этого невозможного зрелища. Но кроме того, причиной сердцебиения были вопросы. И они взяли верх над паникой.

– Это была ты? – заставила я спросить себя. – По телефону?

Ее синие губы растянулись в подобии печальной улыбки, и я восприняла ее как ответ на свой вопрос.

Эбби и Натали сразу же пустили меня в свое сознание, а Фиона Берк, в свою очередь, легко завладела моим. Но Шьянн поначалу не доверяла мне. Наверное, она думала, что я способна посмеяться над ней, обозвать одной из тех кличек.

Разве ты не видела меня? – спросила она. Я тебя видела.

Я знала, что она имеет в виду не эту комнату, где она сидит на стуле, на спинке которого висит мой купальный халат, а по столу разбросаны школьные тетради. Она говорила о другом пространстве, в котором я находилась до того, как обнаружила, что хожу во сне, о пространстве повторяющегося сна. Она была именно там – в доме, вместе со всеми. И должна была там остаться.

Я призналась, что видела. Это она стояла у стены. Сон все равно что видео. Видео все равно что сон.

– Почему ты здесь? Чего ты от меня хочешь? – спросила я, но тут, прежде чем она успела ответить, вернулась мама, постучала в дверь и спросила, с кем я разговариваю, по телефону, что ли? И я отвернулась от стула, от очертаний ее фигуры в темноте и заверила маму через дверь, что у меня все хорошо. Мама спросила, не с Джеми ли я общаюсь, и я ответила – да, потому что это был предлог не хуже других. Просто я не хотела, чтобы она открывала дверь.

– Разве вы с ним… Ты вроде сказала, у вас все кончено, – удивилась мама.

– Мы просто разговариваем.

Мама все-таки открыла дверь, и в самые первые секунды я была уверена, что она увидела ее. Привидение. Девушку. И теперь узнает обо всем.

Мама наклонила голову, поискала глазами телефон – он был отключен и лежал на комоде, стоявшем в другом конце комнаты, и разговаривать по нему только что я никак не могла. Она увидела все это, но не Шьянн.