Выбравшись из душа, я, громко клацая зубами, накинула махровый халатик и, добравшись до своей комнаты, с бокалом в руках развалилась на диване перед экраном. В этот самый момент телевизор прощально мигнул и пустил по экрану мелкую рябь. От огорчения я даже поперхнулась первым глотком. Вот так всегда. Везет мне, как утопленнику. Только настроишься на приятное времяпрепровождение, и вдруг – бац! – опять облом.

Расстроенная, я вышла на балкон, чтобы полюбоваться на ночное небо и успокоить свои расшатавшиеся нервы. Еще пара глотков действительно хорошего вина, и жизнь снова показалась вполне терпимой. Узкая луна, негромкая музыка, французское вино, поблескивающий в темноте пруд… Что еще нужно, чтобы почувствовать себя счастливой? Ах, да! Чуть не забыла. Еще нужен трубадур под балконом, который бы, задрав голову, изливал на предмет своей страсти поток обольстительного красноречия. Правда, мой балкон на первом этаже, и трубадуру не нужно задирать голову. Или нужно?

Мне вдруг безумно захотелось это выяснить. И я, как была в халате с намертво зажатым в руке бокалом вина, перелезла через литые кружева перил и спрыгнула на источающую аромат клумбу роз. Странное возбуждение заставляло меня буквально приплясывать на месте. Казалось, сам воздух пьянил сильнее «каберне». И, не замечая прикосновений шипастых стеблей роз, я раскинула руки в страстном порыве обнять весь наш мир, который, в сущности, не самое плохое место во Вселенной. Часть вина выплеснулась под ноги, и пришлось быстренько проглотить остальное, чтобы не спаивать несчастные розы, укоризненно качающие венчиками.

Меня неудержимо влекло вперед. Не важно куда. Только бы идти, бежать куда-нибудь в таинственную ночную даль. Я и не заметила, как оказалась на середине моста, выгнувшегося над прудом встревоженной кошкой. Подхваченная восторгом от созерцания Ее Величества Красоты, я закружилась на месте, словно шаман, заклинающий духов, и, потеряв равновесие, упала через перила.

Теплая, чуть застоявшаяся вода приняла меня почти без всплеска. Дна под ногами я не почувствовала, но не очень испугалась. Подумаешь! Я ведь плаваю как рыба. Даже из омута выплыла!.. И тут в душе плеснуло застарелым холодом, и я со страхом ощутила, как сжались на щиколотках призрачные руки Водяного, из чьего дома мне удалось когда-то ускользнуть. Первобытный ужас нахлынул на меня и заполнил до краев. Я, разумеется, знала, что никакого омута здесь нет и быть не может, но каждой клеточкой тела чувствовала под собой ненасытную утробу водоворота. Не понимая, что происходит, я забилась пойманной русалкой, но страх уже сковал ноги крепче самых прочных кандалов. Бестолково колотя по воде руками, я попыталась крикнуть, но только хлебнула воды и вдруг отчетливо поняла, что не выплыву. Да, возможно, все происходящее – плод моего больного воображения, но что я могу поделать! Хотя в этом маленьком пруду не может быть никакого водоворота, мне кажется, что он есть. И, проиграв в неравной борьбе с галлюцинациями, я сейчас утону в этой мелкой луже.

Я с головой погрузилась в воду, понемногу слабея в объятиях омута, которого не было. Но вот, в последний раз глотнув воздуха, рванулась к берегу и вдруг почувствовала, как вполне материальные руки схватили меня за волосы и потащили в противоположном направлении. У меня уже не осталось сил, но я по привычке пыталась ударить локтем обретшего плоть Водяного, забыв о сопротивлении воды, погасившей слабый удар. А мозг уже вовсю перемешивал реальность с галлюцинациями в какой-то невообразимый коктейль. С одной стороны, я твердо знала, что цепкие зеленые руки утягивают меня на дно, но в то же время чувствовала, что двигаюсь к берегу. И когда ноги по щиколотку утонули в иле, не могла определить: то ли я уже в гостях у Водяного на дне пруда, то ли меня медленно, но верно вытаскивают из воды, нещадно дергая за спутавшиеся волосы.

Когда же мое тело, неожиданно лишившись поддержки, тяжело упало на траву, в сознании временно наступило просветление. Я лежала на спине, и белый свет звезд нещадно резал мне глаза. Или в этом виновата грязная вода, попавшая под веки? Музыка небесных сфер, переплетенная с чьим-то хриплым дыханием, наполняла меня смутной тревогой. Что произошло? Вернее, что происходит? Почему мне мерещится всякая чертовщина? Кто вытащил меня из пруда, едва не ставшего мне вечным приютом? Или никакого падения не было и все это очередной виток длительных галлюцинаций?

Справа до меня донесся еле слышный стон, и я быстро перевернулась на бок. Павел тоже лежал на спине. Дыхание со свистом вырывалось из его раскрытого рта, глаза закатились, а тело корежили непрекращающиеся судороги. В общем, картина еще та. Нечто подобное я видела один раз в жизни, когда у моего дяди случился приступ эпилепсии. И как только он смог при своей агорафобии преодолеть немалое расстояние от дома до пруда? Не понимаю…

Да нет. Все я прекрасно понимаю (насколько это возможно в моем полубессознательном состоянии). И больше не стану проклинать это большое и светлое чувство, сумевшее победить, казалось, неодолимый недуг. Господи, как же мне повезло! Ведь окна комнаты измученного бессонницей Павла выходят совсем на другую сторону. И, значит, он не увидел бы, как я тону, не поменяйся они с Генкой местами!

Сейчас все это выстраивается в довольно логичную цепочку, а тогда мысли вспыхивали и гасли во мне, как разноцветные фонари на дискотеке. Там кусок одной, тут часть другой, иногда я умудрялась думать сразу несколько мыслей. И в результате пришла к выводу, что помочь моему спасителю можно, только если перенести его с открытого пространства в закрытое. Однако, не имея физических сил для того, чтобы затащить Павла в дом или даже громко позвать на помощь, я не нашла ничего лучшего, кроме как взгромоздиться на него сверху, прикрыв его собственным телом.

Не знаю, как поступают в таких случаях дипломированные врачи, но мне эта идея показалась гениальной. Сначала я почувствовала себя участницей самого настоящего родео. Меня подбрасывало так, что я стала опасаться за сохранность своих громко клацающих зубов. Пришлось вцепиться в Павла бульдожьей хваткой, чтобы не упасть. Не знаю, сколько прошло времени, но тряска постепенно перешла сначала в крупную дрожь, потом в мелкую… А потом во мне проснулась бабушка – фронтовая сестра милосердия, вынесшая на своих плечах из самого пекла не один десяток раненых. Ухватив бывшего омоновца поперек груди и мысленно посетовав на то, что, перед тем как меня спасать, он не соизволил одеться, я перекинула его руку через плечо и потащила к дому кратчайшим путем. Тащить его, огибая немаленький особняк Челнокова, к главному крыльцу или гаражу было в два раза дальше, чем до моего балкона. И потому я направилась именно туда. Можно было, конечно, позвать на помощь, но мне почему-то стало стыдно. «Ага, а тащить почти голого мужика в свою спальню на стыдно?» – полюбопытствовало мое второе «я» голосом целомудренного деда-партработника, до конца дней сохранившего верность стране, жене и партии. Но я велела своему «альтер эго» заткнуться и, скрипя зубами, перевалила Павла через перила балкона.

Дальнейшее помнится смутно. Проносящиеся в голове видения желтых бабочек и крылатых «Рено», порхающих вокруг бензоколонки имени Челнокова, сменялись синими вытянутыми лицами секретаря Сережи, Эли, Генки и почему-то этого типа из «Веритас». И когда я очнулась, то сначала не поняла, с какого перепугу моя голова покоится на плече у Павла, а сам он вольно раскинулся на моем широком диване. И спит. Именно спит, а не лежит в обмороке.