«Товарищи, я коснусь лишь очень ограниченного числа вопросов из тех, которые были развернуты или затронуты в докладах ЦК. Я сосредоточу (или попытаюсь это сделать) ваше внимание на том вопросе, освещение которого съезд (или известная часть съезда, вернее — весь съезд) ждет с моей стороны, причем я заранее устраню, — и я думаю, съезд поймет мотивы, которые мной руководят, — все то, что может в какой бы то ни было степени обострить вопрос, внести личные моменты и сделать более трудной ликвидацию затруднений, которые перед партией возникли и из которых все мы хотим вывести партию с пользой для ее дальнейшей работы».

Тут поневоле подивишься поклонникам «блестящего стиля» и литературного таланта Троцкого!

Его выступление на съезде, по сравнению с многими другими, отличалось вялостью и серостью. Вот как он завершил свою речь:

«Не только у отдельного члена партии, но даже у самой партии могут быть отдельные ошибки; таковы, например, отдельные решения последней конференции, которые я считаю в известных своих частях неправильными и несправедливыми, но у партии не может быть таких решений, хотя бы неправильных и несправедливых, которые могли бы поколебать хотя бы на йоту нашу беззаветную преданность делу партии, готовность каждого из нас на своих плечах нести дисциплину партии при всяких условиях. И если партия выносит решение, которое тот или другой из нас считает решением несправедливым, то он говорит: справедливо или несправедливо, но это моя партия, и я несу последствия ее решения до конца».

Сразу же ему по всем пунктам возразил Н. А. Угланов, старый член партии, сделав вывод: «Товарищ Троцкий, — могу взять на себя смелость сказать, — по-видимому, не знает партии». Затем К. М. Гулый призвал Троцкого говорить «не парламентски, а чисто по-революционному, как честный революционер, как вождь и руководитель партии». И добавил: «Здесь между делегатами, после выступления тов. Троцкого слышались такие разговоры: «Да, тов. Троцкому очень тяжело выкручиваться, надо ему сочувствовать». (Смех.) Это совершенно правильно».

Любой политический деятель после подобных высказываний в его адрес, да еще поддержанных большинством делегатов партийного съезда, резко утрачивает авторитет, уважение и доверие. И дело, конечно, даже не в том, допускал ли он более или менее серьезные ошибки. И не так уж важно, что он если и признавал их, то с оговорками, обиняками. Самое главное: он выкручивался.

Правда, Н. К. Крупская, встреченная продолжительными аплодисментами, овацией (все встали), попыталась сгладить конфликт и поддержать упавший авторитет Троцкого. Она согласилась с позицией Сталина и Зиновьева, предложила считать правильной политику ЦК и всей партии. А в заключение высказала пожелание прекратить дискуссию (то есть критику Троцкого), ибо «в дальнейшем оппозиция будет без всякого камня за пазухой идти нога в ногу с партией».

Судя по всему, Надежда Константиновна то ли из симпатии к Троцкому, но более вероятно, из опасения, что Сталин начинает приобретать большой авторитет, попыталась «реабилитировать» Льва Давидовича, сохранить за ним положение одного из партийных лидеров. Ее попытка оказалась неудачной, ибо уже следующий оратор вновь стал клеймить оппозицию. Председательствующий поспешил завершить дискуссию.

Однако Сталин не пожелал встать на примиренческую позицию. В своем заключительном слове он обрушился на Троцкого и его соратников: «Неумной хитростью и дипломатией вам не провести съезд». Привел конкретные примеры подобных хитростей. Подчеркнул: «Недаром меньшевики и эсеры сочувствуют оппозиции. Случайно ли это? Нет, не случайно». Сделал вывод: «Большинство хочет единства работы. Хочет ли этого искренне меньшинство, — я этого не знаю. Это зависит целиком от товарищей из оппозиции».

И Зиновьев в своем заключительном слове тоже не выпустил из прицела Льва Давидовича. Согласившись с тем, что речь того была парламентской, уточнил: «Это определение было вежливым… и вместе с тем, мне сдается, и самым убийственным для наших оппонентов… Парламентскую речь можно охарактеризовать двумя чертами. Первая — когда человек говорит не совсем то, что думает, или даже совсем не то, что думает. (Аплодисменты.) Вторая черта — когда человек, выступая в «парламенте», «через окно» говорит какой-то другой среде… используя легальные возможности. (Аплодисменты.) Я думаю, что в речи тов. Троцкого были обе эти черты».

Как видим, делегаты восприняли эти его высказывания с пониманием и одобрением. А он продолжил, дав уничтожительную критику только что вышедшей работе бывшего Демона Революции: «В «Новом курсе» товарища Троцкого нет ни грана большевизма». И постарался это доказать.

* * *

Нам сейчас нет смысла разбираться в достаточно запутанном клубке интересов и противоречий в руководстве партией. Выделим лишь самое главное.

Троцкий еще при Ленине попытался выдвинуться на первый план. В руководстве Красной Армии, где кадры подбирались при его активном участии, у него было много сторонников. Однако в мирное время эта опора не имела решающего значения, а хозяйственный и партийный аппарат оставался в ведении Ленина и Сталина. В этой среде постоянно помнили о политической «неблагонадежности» Троцкого и его идейных столкновениях с Лениным.

Вот что писал о нем в энциклопедии «Гранат» старый коммунист В. А. Невский в 1926 году: «Разногласия по вопросу о профессиональных союзах сводились к тому, что Троцкий приемы военного коммунизма переносил в сферу хозяйственных отношений, отстаивал идею огосударствления профессиональных организаций, сращивания их с государственными органами и, таким образом, бюрократизации их… Ленин в своей брошюре по поводу этой дискуссии очень ясно и определенно охарактеризовал линию Троцкого как линию фракционную, со своей платформой, со своим центром…»

По справедливому замечанию Невского, из теории перманентной революции, которую отстаивал Троцкий, «вытекали и дальнейшие неверные положения — о роли профессиональных организаций и задачах Коминтерна на Западе и Востоке, о роли и значении партии, об аппарате партии и ее руководящих органов, о демократии и т. п.».

К тому же кропотливая деятельность была не по душе Троцкому. Он любил выступать в главных ролях и на первом плане. Сталин еще в декабре 1921 года писал: «Наступил период трезвого учета сил, период молекулярной работы…» В развязанной троцкистами дискуссии о профсоюзах и положении в партии он твердо и последовательно стоял на ленинских позициях и тогда, когда вождь уже отошел от дел по болезни. В статье «О дискуссии…» (декабрь 1923 года) он четко показал, что троцкисты говорят о приказном армейском строе в партии, «чтобы обосновать основные лозунги нынешней оппозиции: а) о свободе фракционных группировок и б) о снятии с постов руководящих элементов партии сверху донизу».

Он сформулировал положение о двух типах демократии. Один — «демократизм партийных масс, рвущихся к самодеятельности и к активному участию в деле партийного руководства». Другой — ««демократизм» недовольных партийных вельмож, видящих существо демократизма в смене одних лиц другими».

Эта мысль чрезвычайно важная. Она помогает понять коренное отличие народной демократии от буржуазной «демократии» (приходится слово ставить в кавычки, ибо по сути самого этого понятия невозможна демократия там, где господствует не народ, а буржуазия). Об этом мы еще поговорим немного в конце книги.