- Дай мне нож! - прохрипела она, немного погодя.

- Чтобы убить мужчину? Ты же ойропата.

- Чтобы убить себя! Ойропаты в плену - мерзость!

- Еще успеешь. Сперва скажи, хорошо ли красть чужих лошадей?

- Мы не крадем - мы берем у вас в долг. Позднее уплатим сторицей.

- Не мешало бы поговорить со мной. Я хозяин этих табунов.

- А хорошо ли красть женские штаны?

- Клянусь, я не узнал, что ты женщина.

- Не мешало бы спросить меня сначала.

- Зачем вам столько много лошадей?

- А тебе?

- Скиф без коня - не скиф, а презренный склот.

- Ты же один, а нас много. Более двух тысяч.

- Не советую врать, красотка. В соседней комнате твоя подружка, мы проверим.

- Зачем мне тебя обманывать. Скоро все будут знать в округе, что мы заложили в степи город...

- Кто это мы?

- Амазонки из Фермоскиры. Или ойропаты, как зовут нас твои сородичи.

- Где этот город?

- Где-то в степи, за Рыжим камнем.

- А-а, это, наверно, Катамба. Падающая вода, по-вашему.

- Скорее всего, там есть маленький водопадик. Зачем тебе это знать?

- Чтобы забрать украденных у меня лошадей.

- Глядите на хвастуна! То, что попало в руку амазонки, можно отсечь только с рукой.

- Ты тоже хвастовством сильна. Забыла, что скифы конокрадов закапывают живыми, а у хвастунов вырывают язык.

- Нашел чем хвалиться. Амазонки не боятся смерти. Так сказано во втором завете.

- Слышал я про ваши заветы...— Агаэт замолчал, подумал: мы молоды, красивы. Вот одной остался день жизни, я отдам ее отцу, он прикажет её умертвить, и все. А она ершится, вспоминает заветы, которые глупы, никому не нужны. Да и сам я хорош - мне бы говорить о ее красоте, целовать ее алые губы, а я пугаю ее смертью, жалею сотню лошадей...

- Как тебя зовут, хозяин табунов? - перебила его мысль амазонка.- Меня - Лебея.

- Я Агаэт.

- Мне холодно, Агаэт. Я замерзаю.

- Верю. В степи пора заморозков.

- Это твой дом? Почему тут не топят?

- Нет, это скотный двор. До моего стойбища день пути.

- Скоро мы поедем?

- Взойдет солнце, высушит степь, и поедем.

- Я хочу спать. Укрой меня шкурой.

- Сама укройся.

- Тогда развяжи мне руки. Клянусь, я не убегу.

- А почему ты не спрашиваешь о подруге?

- Она уже побывала на агапевессе и знает, как вести себя с мужчинами.

- А ты разве не была на агапевессе? Я много слышал про вашу Долину любви.

- Не была. Туда пускают не всякую.

- И тебя не целовал ни один мужчина?

- Ни один.

- Никогда не поверю,- сказал коной и рассмеялся.

- От вашего брата мало радости. Ты веришь, там в Тирамбо, мы с подругой ходили в камыши...

- Зачем?

- Сам знаешь. Ты думаешь, что только мужики желают радостных утех. Мы, женщины, может еще больше хотим ласки, наслаждений.

- Ну и что же, в камышах?

- Нас поймали и заволокли в какую-то лачугу двое скифов. От моего так густо воняло протухшей рыбой, меня стошнило прямо на него, и он растерялся. Я убежала и более в камыши не ходила.

- От меня тоже воняет? Я ведь скиф...

- Твой запах мне приятен. Ты пахнешь конским потом, а для амазонки нет лучшего запаха, чем запах лошади.

Агаэт снял путы с рук Лебеи, она потрясла затекшими кистями и хотела юркнуть под одеяло из верблюжьей шерсти.

- Придется снять штаны и куртку,- сказал Агаэт.

- Зачем?!

- Они же у тебя в грязи и пыли. А это постель царицы.

- Я тогда совсем закоченею!

- Закидаю тебя шкурами.

- Ладно. Отвернись.

- Стоит ли? Я же видел тебя обнаженной.

- Не зря богиня заповедовала нам убивать мужиков,- зло сказала Лебея и начала спускать штаны.

В сущности, Лебея совсем не знала мужчин. Начиная с аннория, ей говорили, что мужчины грязные скоты и ничего не заслуживают кроме смерти. На агапевессе она еще не была ни разу, ну а единственная встреча в камышах с вонючим рыбаком совсем обескуражила ее. С одной стороны, надо бы брезговать, отвращаться от мужского тела, с другой стороны, что-то притягивало к коною ее. Ей хотелось ощутить тепло тела (шкуры, которые он набросал на нее, нисколько не согревали). Как бы ни коротки были ее знания мужских побуждений, она знала, что они (особенно молодые) лезут к девушке при всяком случае. А коной ей очень понравился. Тихо лег спиной к куче шкур, в которые она была завернута, и, кажется, заснул. У Лебеи неожиданно заработало воображение. Она представила, как Агаэт приподнимает край шкур, протискивается под них, прижимается к ее обнаженной спине, кладет теплую руку на сосок груди. Она притворяется спящей, но тело предательски выдает ее - оно все содрогается... Потом он нежно поворачивает ее сбоку на спину и приникает губами к соску...

- О, святая Дева! - воскликнула Лебея,- О чем я думаю! Завтра меня, наверное, убьют, а я мысленно в объятиях мужчины. Мне надо думать, как спасти себя и Гипаретту. Может, этот молодой скиф умышленно устроил ночевку, ведь ничто не мешало ему продолжать путь. Но почему тогда он не развяжет мне хотя бы руки? Нет! Он не хотел моего спасения. Если бы это было так - проще отпустить меня. Может, он хочет близости, ждет, чтоб я первая пошла ему навстречу? Будь что будет, пора что-то предпринимать - ночь близится к концу...

Думал ли Агаэт, что этот короткий остаток ночи изменит всю его судьбу. Он представил, как привезет отцу и знатным гостям конокрадов, как вытянется лицо Тиры, когда она узнает, что воры - любимые ею амазонки. Он уже много лет был в обиде на мать, что та не посетила его ни разу в степи. Ему сейчас хотелось сделать ей неприятное.

Нет-нет да в сознании мелькнет мысль о судьбе девушек, он не желает их смерти. Особенно поразило его стройное и красивое тело Лебеи. Убить такое прекрасное существо? Есть ли что-нибудь нелепее этого? Лица амазонки он почти не видел в полумраке, но напускная грубоватость в ее разговоре, ее интонации ему нравились. Внутренний голос шепнул ему в какой-то миг: «Красивое тело, приятный голос, но она... амазонка. А ты забыл связать ее». Он раскрыл одеяло, на перине в полумгле белело обольстительное женское тело. Агаэт ожидал возражений, сопротивления, но девушка даже не пошевелилась. Она как будто ожидала чего-то. Он взял ее руки, завел за спину и накинул веревочную петлю. Другим концом веревки связал ей ноги. И вдруг услышал: