— Эй, старик, да ты чё в натуре? Знаешь его, что ли? Кто таков?

— Да не знаю я, хрен какой-то. Мне на каждого теперь внимание обращать, гнать куда подальше? Ты бы, Лютик, лучше держал себя в руках, а то, блин, чуть что — сразу в эмоции.

Адам еще глядит им вслед, но только этот ужасный накачанный бронированный бык враждебно зыркает на него, Красавчик прибавляет шаг, но бросает мимолетный, как некогда, взгляд на Адама, взгляд мальчика, а то и мужчины. Адам дал бы руку на отсечение, что не было в его взгляде ни гнева, ни презрения, а лишь удивление и страх; Адам уже все понимает — не время и не место, но они наверняка встретятся еще раз, чтобы поговорить, а значит, и послушать, вслушаться друг в друга; Красавчик существует, не все еще потеряно, это еще не пепел, но уже и не пламя, а скорее дым.

Лютик никак не может пережить, что Красавчик лишил его повода для маленького мордобойчика, а чё, ведь неприкрытая ж провокация, можно было фраерка проучить, научить, как надо ходить по улицам и кому в первую очередь следует уступать, научил бы его кодексу пешехода, правилу преимущественного прохода; какой-то Красавчик мягкий сделался в последнее время, нехорошо.

Действительно, нехорошо, Красавчику не по себе, он боится: Адам снова его коснулся, и что-то тревожное и приятное в нем проснулось и стало расти, когда они оказались рядом; Красавчик чует, что от этого нет спасения.

Красавчик больше не хочет быть мелким воришкой, ему надоела жизнь шестерки, пешки, надоело ездить зайцем в трамвае; если более оборотистые коллеги возят свои жирные жопы в «поршах», хватит с него вечного бегства от мусарни, когда более успешным приятелям городская стража в пояс кланяется; хватит жить через стену с матерью, которой он, блин, стесняется, когда у некоторых парней уже свои дома с бассейном; хватит, пришла пора отколоть номер, который позволил бы ему добиться независимости (или как вариант — срока, но эту мысль Красавчик от себя гонит). Тем временем доходы резко упали, потому что во все экспрессы понапихали агентов в гражданском, — новый метод, не знаешь, где сидит фазан, такого можно по ошибке принять за фраера и сунуть руку не в тот карман, и тогда вместо денег браслеты — и в каталажку, а там эти суки, если кого поймают, не цацкаются, руки сзади стянут так, что у клиента потом паралич, стакан в руках не удержит, к этому еще психическая обработка: дескать, у арабов ворам руки отрубают, так что нечего скулить; но ничего, «Интерсити экспресс» можно на какое-то время оставить, в обычных пассажирских попробовать, но тоже осторожно, потому что охрана порасклеивала листовки-предупреждения, люди начитались и запаниковали, каждый руку на кошельке держит, чуть ли не змей прячут в карманах; похоже на то, что приходит конец вокзальной работы, слезы наворачиваются, столько времени такие легкие деньги, всем хватало, а со сколькими сдружила такая работа, а теперь вся гоп-компания рассыпалась по остановкам, по рынкам, стадионам, каждый работает только на себя; Дзяра тоже злой, потому что у него дело падает, но он подкован на четыре ноги, у него команда, собирающая в центре дань за крышу; уютненький бордельчик в пригороде открыл, пока что одни украинки, но загримированные под таек, по пьянке и в потемках легко можно спутать, а уж как пойдут с девочкой в номер — обратного пути нет, сто пятьдесят за час, платить вперед на входе, так что Дзяра продолжал вокзал пасти только из сантиментов и экономического принципа диверсификации источников дохода; что правда, то правда, надо быть всесторонне развитым, время такое. Красавчик ведь сам добровольно попросился, чтобы, в случае чего, Дзяра о нем вспомнил, а тем временем готовится совершенно особый номер: Лютик, психофанат Зеленых, верный и солидный завсегдатай сектора болельщиков, один из самых задиристых фанатов, нарезающий на руке зебру после каждой победы, убедил начальство своей команды, что не должно быть так, чтобы у Красных, их извечных соседей-противников, были богатые спонсоры, а если конкретно: на ближайший матч должны приехать несколько бизнесменов, готовых инвестировать в клуб; Лютик вызвался организовать такой слэм, чтобы все спонсоры со страху сделали под себя и навсегда расстались с мыслью о футбольных инвестициях; Красным надо устроить закрытие стадиона и устрашение бизнесменов, нельзя допустить, чтобы наша любимая Зелень валандалась во второй лиге, а гребаные Краснушники сколачивали себе команду на кубки, — ни за что; в общем, Лютик ищет людей для перемаха, и план таков: перед матчем каждому на разогрев бесплатная амфа, к концу первого тайма сбор внизу сектора — типа чтобы флаг повесить, потом поджигаем на изгороди шарфы Красножопых, натягиваем шапки с прорезями для глаз и выбегаем на поле, бежим в сторону вражеского сектора и, как только менты вступят в дело, врезаем им и ждем поддержки; как только прозвучит: «Отстань от болельщика, сука», другая часть нашей банды ударяет в кордон со стороны крытой трибуны, важно подобраться как можно ближе, чтобы у всех випов стало мокро в портках, по пути тотальный погром, вырывание сидений, переворачивание туалетов, ну и важно, чтобы те, кто на поле, перед уходом подожгли траву, распердуха должна быть очень зрелищной, такой, чтобы Красные потом собирали на ремонт стадиона, а не на кубковый состав. Красавчик не спрашивает, что ему перепадет со всего этого, понятное дело: речь идет об идее, во-первых, АСАВ[9], во-вторых, ПФС[10], в-третьих, старая блядь Краснуха, в-четвертых, единственная моя любовь — Зелень, а вообще, в случае чего, риск для него минимальный, к тому же в камере приятнее, чем на хазе у матери, да и кормят регулярно и бесплатно, в любом случае больше чем на сорок восемь часов не посадят и заметают только исключительных лохов, видеокамеры ему тоже не страшны: даже если Красавчик получит пожизненный запрет входить на стадион, он всего лишь наемный исполнитель-гастролер, сам на матчи не ходит и это его никак не колышет. Другое дело Лютик — тот сломался бы, повесился на розе[11]; ну тогда он устроит бойкот лиги, ноль поддержки на все игры, только плакат с надписью «Зеленые — это мы, а не вы», правление этого не выдержит, смягчится, отменит запреты; разве можно так обижать самых верных своих фанатов, хотите, чтобы были пустые трибуны? Лютик исключительно бдительный, потому что ему слили информацию, что в секторе Зеленых есть стукачи и даже переодетые менты, так что надо для этого дела отобрать самых верных своих людей, а в отношении Красавчика никаких сомнений, поэтому он на него рассчитывает. «Да ладно, да ладно», — неуверенно говорит Красавчик и соглашается на участие ради душевного спокойствия, все равно ничего лучшего ему не предлагают, а то, что Адам продолжает ходить-кружить-следить за ним, по следам его ползает, пути его вынюхивает, крошки после него подбирает, то тут, то там появится вроде как случайно, чтобы в глаза ему взглянуть, старается быть тактичным, чтобы не отягощать ненужными осложнениями мальчика, упрятанного в мужчине, — как отнестись к этому, Красавчик пока не знает.

Адам, словно Господин Тень, мог бы уйти за Красавчиком на край света, по тропам его периферийных перипетий. Пожалуй, так он и на матч за Красавчиком увяжется. С этим надо что-то делать, нельзя больше прикидываться, что он ничего не замечает, того и гляди, Лютик сочтет, что Красавчик привел за собой хвост, надо Адама предостеречь, объяснить, предупредить его, что ли. Но как? Надежнее всего — по телефону; вечером, прервав молчание, но сохранив лицо, а вернее, единственную в этой ситуации допустимую позу (позу принимающего решения; того, кому, собственно говоря, все равно; того, кто имеет моральное превосходство, потому что удачнее прикидывается, что ему все равно), навязать по телефону новые принципы, а вернее, один главный принцип: