Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— В чем же дело?
— В том, что в Писании есть белое пятно. Там ничего не сказано о времени между моментом смерти Христа и тем моментом, когда его ученики обнаружили, что гробница открыта. Три дня, о которых никто ничего не может сказать. Все остальное — земная жизнь Христа, его арест, суд над ним, муки Страстей и казнь — засвидетельствовано в документах или было подтверждено тысячами свидетелей. Все может быть проверено, кроме этих трех дней. А вся наша вера основана как раз на том, что произошло в эти три дня. Если Христос действительно воскрес, это значит, что и мы воскреснем. Но предположим, что Христос никогда не возвращался из мертвых.
— Что вы говорите?!
— Предположим, что он умер на кресте и не воскрес, а следующие три дня были придуманы апостолами, чтобы его дело продолжалось и то, что он сказал людям, распространилось по миру.
— Именно это сказано в Евангелии от Сатаны?
— Это и еще другое.
Снова молчание.
— Что другое?
— Это евангелие не только утверждает, что Христос не воскрес. В нем также сказано, что, утратив дар блаженных видений, он на кресте отрекся от Бога и, сделав это, превратился в Януса, вопящего зверя, которого римляне прикончили, переломав ему руки и ноги. Иисус, сын Бога, стал Янусом, сыном Сатаны.
— Вы хотите сказать, что в тот день победу одержал не Бог, а Сатана?
Взгляд папы стал печальным.
— Ну что вы, ваше святейшество! Мы не первый раз сталкиваемся с такими ересями. Таких евангелий были сотни и будут еще новые. Нам достаточно отрицать все целиком и полностью и срочно послать в наступление батальон ученых, которые служат нашему делу. Широкие массы верят прежде всего в вас и лишь потом в Бога. Если папа назвал что-то правдой, значит, это правда. Так было всегда, и нет никаких причин, чтобы в этот раз случилось иначе.
— Нет, Оскар, на этот раз положение более тяжелое.
Коронеры Манкузо и Стентон, руководствуясь рентгеновскими снимками, начали подробно исследовать скелет Калеба. Медленный голос Манкузо тихо озвучивает мысли обоих судебных медиков:
— На костях видны последствия многочисленных травм, которые были залечены. Лечение было примитивное: это видно по тому, что костные мозоли вокруг переломов толстые и неровные. Этому человеку, несомненно, было около сорока лет, но отсутствие современной медицинской помощи внешне состарило его раньше срока и истощило его организм. Возможно, это бродяга, который давно порвал все связи с современным обществом. Поэтому следствию стоит обратить основное внимание на маргиналов в крупных городах и на бродяг, зарегистрированных полицией во время проверок в сельских местностях штатов Мэн и Массачусетс. У кого-нибудь есть что добавить к этому?
— Да! — заявила Мария. — Калеб стареет.
Манкузо и Стентон слегка вздрогнули, услышав ее голос. Манкузо выключил запись.
— Что ты сказала, Паркс?
— Когда я была рядом с Калебом в склепе, ему было на вид самое более тридцать лет.
— Разве ты видела его лицо? Я думал, что нет.
— Я видела его ладони.
— Что ты хочешь сказать? Что он постарел на десять лет, пока лежал в холодной комнате?
— Да, именно это я и хочу сказать.
Манкузо обнял рукой плечи Марии.
— Пусть будет так, моя дорогая. Тебя прибили к кресту, потом ты провела восемь дней в интенсивной терапии, и теперь ты убеждена, что мир уродлив и отвратителен, что мы все умрем из-за атомных электростанций и что «Гиганты» не будут играть в ближайшем Суперкубке.
Вот что я предлагаю. Я буду продолжать вскрытие согласно научным правилам наблюдения и анализа. Если этот твой парень действительно стареет, я приглашу тебя на ужин, заплачу за обоих, каким бы ни был счет, и даже не попытаюсь поиметь тебя после того, как отвезу домой. — И добавил, повернувшись к своему товарищу: — Эй, Стентон! Как насчет того, чтобы вскрыть этого хренова призрака сегодня?
— Ну, черт возьми, ты даешь! Как не согласиться: этот труп умрет от старости, если мы ничего не сделаем!
Стентон снова включает запись и уже серьезно говорит:
— Рентгеноскопический осмотр завершен. Мы продолжаем работу.
Коронеры вооружаются лупами и осматривают кожу Калеба.
— На коже трупа обнаружены патологии, характерные для бродяг: чесотка, грибок, шрамы, которые остаются после ветрянки и оспы при плохом лечении. Верхний слой кожи поврежден. Следует обратить внимание на ритуальную татуировку на предплечьях. Рисунок на коже сделан острым лезвием, и надрезы заполнены несмываемыми чернилами. Он изображает пылающий костер и стоящий посреди него красный крест, окруженный языками огня. Возле локтевого сгиба эти языки соединяются, окружают крест и сплетаются, образуя слово — нет, скорее сокращение: INRI.
— Это титулус, — говорит Мария.
— Как ты сказала? — спрашивает Манкузо и поворачивается к ней.
Когда он видит лицо молодой женщины, ему кажется, что ее глаза стали больше. Она, словно загипнотизированная, пристально глядит на труп. Потом снова начинает говорить, и каждое ее слово в ледяном воздухе морга сопровождается кольцом пара.
— Титулус. Так у римлян называлась табличка, которую вешали на шею рабам, когда продавали их на рынках. Такие же таблички прибивали в античные времена к крестам над головами распятых, чтобы люди знали, чем осужденный заслужил такую муку.
— А что значит INRI?
— Это сокращение надписи на табличке, которую Понтий Пилат приказал прикрепить над головой Христа. Надпись была сделана на латыни, на греческом и на еврейском языках, чтобы все смогли ее прочитать. INRI — сокращение ее латинского варианта. В латыни не было буквы J, которую мы теперь пишем в начале имени Иисус, ее роль выполняла буква I. Поэтому надпись на титулусе выглядела так: Iesus Nazarenus Rex Iudaeorum. Что значит: Иисус из Назарета, Царь Иудейский.
— Ты это узнала, когда учила катехизис?
— Нет. У меня есть диплом преподавателя истории религий.
— А что, по-твоему, означает огонь вокруг красного креста?
— Пламя ада.
— Извини, я не понимаю.
— У арамейцев такой рисунок на могиле означал, что тот, кто в ней похоронен, проклят и его могилу ни в коем случае нельзя открывать, иначе его душа вырвется на свободу и станет мучить мир.
— Значит, если я верно улавливаю твою мысль, татуировка этого трупа означает, что…
— Что Иисус Христос находится в аду.
— Насколько это серьезно, ваше святейшество?
Какое-то время папа молчит, погрузившись в свои мысли. Маятник часов равномерно стучит, словно цеп, который молотит тишину. Потом глава Церкви начинает рассказывать. Он говорит так тихо, что кардиналу Камано приходится наклоняться к нему.