Бронетранспортер можно было не осматривать — над расколотым снарядом корпусом гудело, разгораясь все сильнее, жаркое пламя, не оставлявшее экипажу ни малейшего шанса. Тяжело воняло бензином, пузырящейся на бортах краской и горящей человеческой плотью. Отправив товарищей к грузовикам, Кирилл двинулся к упавшему в кювет «Кубельвагену». Позади прошелестела короткая, захлебывающаяся очередь из ППД, похоже, заряжающий упокоил кого-то из недобитых фрицев. Что ж, как говаривал Карлсон, дело житейское. Кому-то жить, кому-то умирать. Ни сам он и никто из его товарищей немцев сюда не звал, сами пришли, нежданными. А значит, вполне закономерный итог…

Смятый бампером расстрелянного грузовика вездеход лежал на боку. Из пассажиров в живых остался только один, немолодой мужик в окровавленном кителе с витыми погонами гауптмана. Капитана, то бишь, ежели по-нашему. Остальные? Ну, не повезло, что и говорить. Три трупа… возле танка, блин! Дополнят утренний пейзаж… Что ж, тоже бывает… Кирилл поспешно отвернулся: к виду трупов он так и не смог привыкнуть, тем более что одного выбросило из открытого салона и основательно сдавило между капотом грузовика и кузовом, а водителю тяжелая пулеметная пуля попала в голову. Уцелевший фриц оказался живучим — окровавленной рукой лапал клапан кобуры, тщетно пытаясь достать пистолет, и с ненавистью зыркал заплывшим глазом на Кирилла. А вот это уже совсем нехорошо, — парень поднял руку с револьвером и, поморщившись, спустил курок, все же не удержавшись и сморгнув. Наган коротко дернулся в руке, выплевывая свинцовую смерть. Все…

К горлу подкатил тошнотный комок, и Кирилл несколько раз торопливо сглотнул вязкую слюну, уже привычно отдающую пороховой гарью и соляркой. За спиной еще раз пролаял автомат, и вдруг раздалось несколько негромких, каких-то неправильных выстрелов. Не очередью, но и не одиночными. Ого, это-то еще что?! Парень присел, укрываясь за корпусом вездехода, и закрутил головой, не понимая, откуда стреляют. Да и стреляют ли? Уж больно звук странный, скорее, громкие пистонные щелчки, нежели именно выстрелы. Неужели в кузове одного из грузовиков все-таки ехали солдаты? Тогда чего ж они ждали, почему не атаковали сразу? Поколебавшись, крикнул:

— Серег? Что там у вас?

— Нормально, тащ сержант! — заряжающий отозвался почти сразу. — То не фрицы, то патроны в броневике стреляют, — и, подтверждая его слова, раздалась новая серия крохотных взрывов, завершившаяся несколькими гулкими хлопками. Ага, а это, надо полагать, начали взрываться гранаты в укладке. Кстати, на будущее, нужно подобные моменты учитывать — а ну как фрицы будут, к примеру, мины везти? Или вовсе, подожгут они подвозчик боеприпасов, выйдут, а тут оно и рванет. Глупая смерть.

— Документы собирайте давайте. И в кузовах пошарьте. Я сейчас тут закончу…

Стараясь не смотреть в лицо застреленного человека, Кирилл расстегнул тугую пуговицу и вытащил из кармана френча какие-то бумаги, торопливо охлопал остальные карманы, стараясь не измазаться в чужой крови, вытащил из кобуры пистолет, обычный пехотный «парабеллум». Едва ли не против воли задерживая дыхание, чтобы не слышать железистого запаха свежей крови, обыскал остальных, не глядя запихивая документы в планшет. Подобрал оружие — еще один пистолет, похоже, «вальтер», и валявшийся в пыли, но вполне целый с виду автомат МП-38. «Машиненпистоле образца одна тыща тридцать восьмого года», иначе говоря. Принадлежавший, надо полагать, кому-то из пассажиров, поскольку рядовые пехотинцы, вопреки множеству кинофильмов, вооружались почти исключительно карабинами Маузера. Вроде все? Ах да, у немца ж тоже полевая сумка должна быть. Точно, вот она. Теперь точно все…

Сзади тяжело затопали шаги, и запыхавшийся заряжающий, на плече которого висело целых три карабина, а в руке был зажат немецкий пехотный ранец, торопливо доложил:

— Готово, тащ сержант. Там только водители были, и еще пару человек в кузове, по которому вы с пушки ахнули, тех сразу насмерть, мы даже смотреть не стали, клочья одни.

— В кузовах что? Ну, то есть во втором грузовике, — припомнив, как разлетался щепками кузов первого, поправился парень.

— Ящики со стреляными гильзами в основном. Видать, фрицы какую-то батарею обслуживали, пустышки в тыл везли. И еще какое-то барахло, мы не смотрели.

— Документы собрали?

— А как же, вы ж приказали…

— Хорошо. Слушай приказ — трофеи в танк, грузовик поджечь. И заводитесь, я сейчас. Гранаты есть? Давай сюда. Все, бегом, товарищ боец, бегом.

Закинув за спину трофейный автомат, а пистолеты пошло запихнув за пояс, словно герой дурного кинобоевика, Кирилл наскоро соорудил из обеих Ф-1 две простенькие, но вряд ли знакомые в начале сорок первого ловушки. Не совсем, конечно, этично минировать трупы, но этой страшной войне еще столько раз предстоит нарушить все правила цивилизованного ведения боевых действий, что сделанное на общем фоне казалось сущим пустяком.

Отерев все-таки испачканные кровью руки о комбез, буркнул уже ставшее привычным «ну, вот где-то так» (и откуда к нему прицепилось выражение?) и, поддерживая автомат, чтоб не бил по спине, побежал к танку…

Белоруссия, лето 1941 года

После короткого боя настроение экипажа заметно улучшилось. Успевшим сполна вкусить горечь поражения первых недель войны, научившимся терять друзей и боевые машины танкистам совершенно нежданно выпал шанс взять реванш. Пусть крохотный, вряд ли способный хоть что-то изменить в ходе войны, но реванш. Конечно, уничтоженная колонна практически ничем танку не угрожала, это была игра в одни ворота, но важен был сам факт победы. Их победы, и ребят, и танка…

И потому он, пожалуй, ничуть не погрешил перед истиной, выражая экипажу благодарность от лица командования (эх, знать бы еще, где оно, то командование?) за разгромленную вражескую колонну, уничтожение немецко-фашистских захватчиков числом до отделения и четырех единиц техники. Количество погибших он взял из головы, поскольку понятия не имел, сколько фрицев получили свое в сгоревшем бэтээре. Подчиненные нестройно прогудели «Служим трудовому народу», после чего отправились по местам.

— Куда мы теперь? — Вопрос заряжающего заставил Кирилла поморщиться.

— Не закудыкивай! Да я и сам не знаю, честно говоря. К нашим, конечно, это-то понятно, но вот как? Нашумели мы изрядно… Может, хоть у фрица карта найдется? — выдернув фиксирующий язычок, он раскрыл трофейную полевую сумку. — Ага, есть! Хозяйственный немец. Вот что, валяй на башню и наблюдай. Держи бинокль.

Развернув километровку, Кирилл привстал, чтобы на карту падало больше света из раскрытого по-походному башенного люка. Отличная карта, кстати, покруче наших трехверсток — возможности аэрофотосъемки у немцев всегда были на высоте. Обычные бумажные карты его в армии читать, разумеется, учили, несмотря на вполне совершенную электронную начинку «девяносто пятого» со встроенной системой позиционирования и привязки в системах GPS и ГЛОНАСС. Проблема крылась в ином: парень понятия не имел, где сейчас находится. Ни его собственные наблюдения, ни память реципиента-аватара ничем не могли помочь. Впервые в жизни он с особой остротой понял, как порой важны пленные. С другой стороны, ну потащил бы он с собой того гауптмана — и толку? Во-первых, немец получил две пули из ДТ, одну в грудь, другую в плечо, и вряд ли был готов к допросу. Ну, а оказывать ему медпомощь по всем правилам — это сколько времени уйдет. Плюс — болевой шок, ага. Да и нечем ее, ту помощь, оказывать, как выяснилось, у них даже завалящего перевязочного пакета не нашлось. По прошлым боям Кирилл смутно помнил, что в танке должна иметься аптечка, такая квадратная коробка с несколькими ИПП, какими-то ампулами, вроде бы с йодом, и еще чем-то перевязочно-антисептическим, однако в этой «тридцатьчетверке» ничего подобного отчего-то не обнаружилось. А во-вторых? Во-вторых, немецкого парень, как ни прискорбно, не знал вообще. И весьма сомневался, что знает и кто-то из его собранного с бору по сосенке экипажа, наверняка имеющего за плечами лишь школьную программу. Раздраженно выматерившись своим мыслям, он высунулся из башни, пихнув в бок заряжающего: подвинься, мол. Осмотрелся, отобрав у подчиненного бинокль, и длинно плюнул с борта.