— Это относится к мисс Розбери?

— Это относится к противной женщине, которая напугала мисс Розбери. Доволен ты теперь?

Джулиан поклонился и сел.

— Мне неприятно сознаваться, — продолжала его тетка, — но я хочу заставить тебя понять, что я буду говорить серьезно хоть раз в жизни. Джулиан, эта тварь не только пугает Грэс — она пугает меня.

— Пугает вас? Она совершенно безвредна, бедняжка!

— Бедняжка! — повторила леди Джэнет. — Ты, кажется, сказал: бедняжка?

— Неужели ты жалеешь ее?

— Всем своим сердцем.

Старушка опять рассердилась на этот ответ.

— Ненавижу я человека, который не может ненавидеть никого! — вспылила она. — Будь ты древний римлянин, Джулиан, мне кажется, ты пожалел бы самого Нерона.

Джулиан искренно согласился с нею.

— Кажется так, — сказал он спокойно, — все грешны, тетушка, более или менее несчастны. Нерон, наверно, был самый несчастный человек.

— Несчастный! — воскликнула леди Джэнет. — Нерон несчастный! Человек, совершивший воровство и убийство под аккомпанемент своей скрипки, только несчастный! Еще что желала бы я знать? Когда современная филантропия начнет извинять Нерона, до хорошего, значит, она дошла! Мы скоро услышим, что кровожадная королева Мария была шаловлива как котенок, а если бедный Генрих VIII прибегал к крайним мерам, то это от избытка домашних добродетелей. Ах, как я ненавижу лицемерие! О чем это мы говорили теперь? Ты отступил от предмета, Джулиан. У тебя, как говорится, ум за разум зашел. Право я забыла, что хотела сказать тебе. Нет, не напоминай. Я, может быть, старуха, но еще не выжила из ума. Ну что ты сидишь вытаращив глаза? Неужели ничего не можешь сказать? Неужели ты лишился языка?

Прекрасный характер Джулиана и полное знание характера тетки дали ему возможность утишить, сдержать бурю. Он успел незаметно возвратить леди Джэнет к потерянному предмету разговора, поспешно намекнув на рассказ, до сих пор отлагаемый, — рассказ об его приключениях за границей.

— Я многое должен рассказать вам, тетушка, — ответил он. — Я еще не рассказывал вам о моих открытиях за границей.

Леди Джэнет тотчас попалась на удочку.

— Я знаю, что мы забыли что-то, — сказала она. — Сколько времени ты здесь, а еще не сказал мне ничего! Начинай сейчас.

Терпеливый Джулиан начал.

— Я вначале поехал в Мангейм, леди Джэнет, как рассказывал вам в моем письме, и выслушал все, что консул и госпитальные доктора могли мне сказать. Не обнаружилось ни одного хоть сколько-нибудь важного обстоятельства. Я получил сведения, как отыскать немецкого доктора, и отправился к нему попытаться что-либо узнать от человека, делавшего операцию. На вопрос о личности его пациентки он (как совершенно незнакомый с ней) ничего не мог сказать мне. На вопрос об ее умственном состоянии, однако, он сделал очень важное заявление. Он признался мне, что делал операцию другому человеку, раненному гранатой в голову при Сольферино, и что пациент (также выздоровевший) сошел с ума. Это замечательное признание, как вы думаете?

Расположение духа леди Джэнет еще не успело понизиться до своего обычного уровня.

— Очень замечательное, конечно, — ответила она, — для людей, которые чувствуют хоть малейшее сомнение относительно того, что эта твоя жалкая дама сумасшедшая. Я сомнения не чувствую и до сих пор нахожу рассказ твой, Джулиан, скучным до крайности. Дойди до конца. Ты нашел Мерси Мерик?

— Нет.

— Слышал что-нибудь о ней?

— Ничего. Затруднения преследовали меня со всех сторон. Французский лазарет разделил бедствия Франции — он распался. Раненые французы находились в плену где-то в Германии, но никто не знал где именно. Французский доктор был убит в бою, его помощники разбрелись и, по всей вероятности, скрывались. Я начинал отчаиваться узнать что-нибудь, когда случай свел меня с двумя прусскими солдатами, находившимися во французском доме. Они подтвердили, что немецкий доктор сказал консулу и что Орас сказал мне, то есть что сиделки в черном платье там не было. Если бы там была такая женщина, ее, наверно, нашли бы (так пруссаки сказали мне) ухаживающею за ранеными французами. Креста женевской конвенции было бы достаточно, чтобы защитить ее, ни одна женщина, носящая этот почетный знак, не обесславила бы себя, бросив раненых, прежде чем вошли немцы.

— Словом, — перебила леди Джэнет, — Мерси Мерик вовсе не существует.

— Я не могу сделать никакого другого заключения, — сказал Джулиан, — разве только мысль английского доктора справедлива. Выслушав все, что я сейчас сказал вам, он думает, что она сама Мерси Мерик.

Леди Джэнет подняла руку в знак того, что она хочет возразить.

— Вы с доктором, кажется, все решили к удовольствию обеих сторон, — сказала она. — Но одно затруднение никто из вас еще не объяснил.

— Что такое, тетушка?

— Ты говоришь довольно бегло, Джулиан, об уверении этой сумасшедшей женщины, что Грэс — пропавшая сиделка, а она — Грэс. Но ты еще не объяснил, каким образом эта мысль вошла к ней в голову и, мало того, как она узнала мое имя и мой адрес и вполне знакома с бумагами Грэс и с ее делами. Эти вещи загадочны для женщины такой недалекой, как я. Может твой умный друг доктор это объяснить?

— Сказать вам, что он говорил, когда я виделся с ним сегодня утром?

— Долго это будет?

— Не более минуты.

— Ты приятно удивляешь меня. Продолжай.

— Вы желаете знать, как она узнала ваше имя и дела мисс Розбери, — продолжал Джулиан. — Доктор говорит одно из двух. Или мисс Розбери говорила о вас и о своих делах, когда находилась с незнакомкой во французском домике, или незнакомка тайком рассматривала бумаги мисс Розбери. Вы согласны с этим?

Леди Джэнет заинтересовалась в первый раз.

— Вполне — сказала она. — Я не сомневаюсь, что Грэс опрометчиво говорила о вещах, которые женщина постарше и благоразумнее держала бы про себя.

— Очень хорошо. Вы соглашаетесь также, что последняя мысль в голове этой женщины, когда она была ранена осколком гранаты, могла быть вполне (правдоподобно) о личности и делах мисс Розбери? Вы считаете это вероятным? Но что же случилось после этого? Раненая женщина оживает после операции и начинает бредить в мангеймском госпитале. Во время ее бреда мысль о личности мисс Розбери засела в ее мозгу и приняла извращенную форму. В этой форме она и осталась. Как необходимое последствие, она перевернула две личности. Она говорит, что она — мисс Розбери, а Грэс Розбери — Мерси Мерик. Вот объяснение доктора. Что вы думаете об этом?

— Очень замысловато, конечно. Однако доктор не вполне удовлетворил меня. Я думаю…

Тому, что леди Джэнет думала, не суждено было выразиться словами. Она вдруг остановилась и во второй раз подняла руку.