При этом прямом вопросе на лице Джулиана появилось непритворное удивление.

— Я вам объяснил в письме, — сказал он, — разве вы не получали моего письма?

— О! Письмо я получила. Оно было довольно длинно, а все-таки не сказало мне именно того, что я желала знать.

— Что же это?

Ответ леди Джэнет намекал, сначала не очень явно, на вторую причину поездки Джулиана, которую, как она подозревала, Джулиан скрывает от нее.

— Я хочу знать, — сказала она, — для чего ты вздумал лично наводить справки за границей? Ты знаешь, где найти моего старого курьера. Ты сам говорил, что это очень умный и надежный человек. Отвечай мне по совести — разве ты не мог послать его вместо себя?

— Я мог послать его, — согласился Джулиан не совсем охотно.

— Ты мог послать курьера и дал слово погостить у меня. Отвечай мне опять по совести. Зачем ты уехал?

Джулиан колебался. Леди Джэнет замолчала с видом женщины, готовой (если будет необходимо) ждать ответа до вечера.

— Я имел причину для отъезда, — сказал наконец Джулиан.

— Да? — проговорила леди Джэнет, готовая ждать (если будет необходимо) до следующего утра.

— Причину, — продолжал Джулиан, — о которой предпочел бы не упоминать.

— О! — сказала леди Джэнет. — Еще тайна? И, конечно, за нею скрывается другая женщина? Спасибо, этого довольно, я получила достаточный ответ. Неудивительно, что, будучи пастором, ты немножко конфузишься. При подобных обстоятельствах казаться сконфуженным даже довольно мило. Мы опять переменим разговор. Теперь, так как ты вернулся, ты, разумеется, останешься здесь?

Опять знаменитый оратор с кафедры как будто стал в тупик и не знал, что сказать. Опять леди Джэнет решилась ждать (если будет необходимо) до середины следующей недели.

Джулиан дал ответ, достойный самого пошлого человека во всем цивилизованном мире.

— Я прошу ваше сиятельство принять мою благодарность и мои извинения, — сказал он.

Пальцы леди Джэнет, унизанные перстнями, машинально гладили кота, лежавшего у ней на коленях, но вдруг начали гладить его против шерсти. Неистощимое терпение леди Джэнет обнаруживало признаки лопнуть наконец.

— Чрезвычайно вежливо, конечно, — сказала она. — Доверши. Скажи: мистер Джулиан Грэй имеет честь кланяться леди Джэнет Рой и сожалеет, что прежде данное слово… Джулиан! — воскликнула старушка, вдруг столкнув кота с колен и перестав скрывать свою досаду, — Джулиан, я не позволю шутить с собой! Твое поведение может иметь только одно объяснение. — Ты, очевидно, избегаешь моего дома. Ты кого-нибудь терпеть не можешь в нем. Не меня ли?

Джулиан показал взмахом руки, что последний вопрос тетки нелеп.

Обиженный кот изогнул спину, медленно замахал хвостом, отошел к камину и лениво разлегся на ковре.

Леди Джэнет настаивала.

— Или Грэс Розбери? — спросила она прямо.

Даже терпение Джулиана начало истощаться. Он, видимо, внезапно на что-то решился, голос его зазвучал громче.

— Вы непременно хотите знать? Точно, это мисс Розбери.

— Ты ее не любишь? — вскричала леди Джэнет в внезапном порыве гневного негодования.

Джулиан со своей стороны тоже вспылил.

— Если я еще увижу ее, — ответил он, и румянец, редко появлявшийся на его лице, ярко выступил на его щеках, — я буду несчастнейшим человеком на свете. Если я ее увижу, я поступлю вероломно с моим старым другом, который хочет жениться на ней. Держите нас в разлуке. Если вы имеете хоть какое-нибудь сострадание к моему душевному спокойствию, держите нас в разлуке.

Невыразимое изумление выразилось в поднятых руках его тетки. Непреодолимое любопытство обнаружилось в следующих словах:

— Неужели ты влюблен в Грэс?

Джулиан вскочил и потревожил кота у камина.

Кот вышел из комнаты.

— Я, право, не знаю, что сказать вам, — ответил он, — я не могу этого понять. Никакая другая женщина не возбуждала во мне того чувства, которое эта женщина вызвала в одно мгновение. В надежде забыть ее я нарушил слово, данное вам. Я с умыслом воспользовался случаем навести справки за границей. Совершенно бесполезно. Я думаю о ней утром, в полдень и вечером. Я вижу и слышу ее в эту минуту так ясно, как вижу и слышу вас. Она стала частью моей личности. Я не представляю жизни без нее. Сила воли пропала у меня. Я говорил себе сегодня утром: «Я напишу к тетушке, я не хочу возвращаться в Мэбльторн». И вот я в Мэбльторне и придумал увертку для оправдания своей совести: «Я обязан навестить тетушку». Вот что я говорил себе, отправляясь сюда, и втайне надеялся все время, что она войдет в комнату, когда я буду здесь. Я и теперь надеюсь. А она помолвлена с Орасом Голмкрофтом — самым старым, самым лучшим моим другом! Отъявленный я негодяй? Или слабый дурак? Это известно Богу, а не мне. Сохраните мою тайну, тетушка. Я искренно стыжусь себя. Я прежде думал, что лучше создан. Не говорите ни слова Орасу. Я должен и хочу преодолеть это. Позвольте мне уйти.

Он схватил шляпу. Леди Джэнет вскочила с проворством молодой женщины, погналась за ним через комнату и остановила в дверях.

— Нет, — ответила решительная старушка, — я тебя не отпущу. Вернись.

Сказав эти слова, она приметила с материнской гордостью алый румянец, выступивший на его щеках, — его яркость придала новый блеск глазам. По ее мнению, он никогда не казался таким красивым. Она взяла его за руку и привела к креслам, с которых они только что встали. Это было неприятно, это было дурно (она мысленно сознавалась), смотреть на Мерси при существующих обстоятельствах другими глазами, чем брата и друга. В пасторе (может быть) вдвойне неприятно, вдвойне нехорошо, но при всем своем уважении к интересам Ораса леди Джэнет не могла осуждать Джулиана. Еще хуже, она втайне сознавалась, что он скорее возвысился, чем упал в ее уважении в последнюю минуту. Кто мог оспаривать, что ее приемная дочь была создание очаровательное? Кто мог удивляться, что мужчина с утонченным вкусом восхищался ею? Ее сиятельство человеколюбиво решила, что ее племянника следует скорее жалеть, чем осуждать. Какая дочь Евы (все равно, семнадцать или семьдесят ей лет) могла бы по совести сделать другое заключение? Что бы ни сделал мужчина, пусть он окажется виновным в заблуждении или преступлении, пока в этом замешана женщина, в сердце всякой другой женщины кроется неистощимый запас всепрощения.

— Сядь, — сказала леди Джэнет, невольно улыбаясь, — и не говори такие ужасные слова. Мужчина, Джулиан, особенно такой знаменитый, как ты, должен уметь сдерживать себя. Джулиан разразился громким хохотом.

— Пошлите наверх за моей сдержанностью, — сказал он, — она в ее руках — не в моих. Прощайте, тетушка!

Он встал. Леди Джэнет тотчас опять усадила его на кресло.

— Я настаиваю, чтобы ты остался, — сказала она, — хотя бы только на несколько минут. Я должна сказать тебе кое-что.