Понимая это, император вызвал к себе ведущих венецианцев и собственных вельмож и предложил послать быстроходный корабль из гавани в Дарданеллы на поиски того флота, который, по обещанию Минотто, должна была отправить Венеция. Минотто еще 26 января отправил в Венецию эту просьбу, но ответа не получил. В Константинополе никто не знал о том, что в Венеции произошли задержки, и, хотя письмо Минотто сенат получил еще 19 февраля, прошло ровно два месяца, прежде чем спасательный флот снялся с якоря. Император возлагал большие надежды на капитан-генерала Лоредана, который, как он слышал, был доблестным христианским командиром. Он не знал о том, какие инструкции дали адмиралу Альвизе Лонго 13 апреля: тот должен как можно быстрее доставить свой флот на Тенедос, остановившись только на один день в Модоне для пополнения запасов. В Тенедосе он должен был оставаться на якоре до 20 мая, собирая сведения о силе и передвижениях турецкого флота. Тогда же к нему должен был присоединиться капитан-генерал со своими галерами и кораблями с Крита. Затем весь флот должен был идти в Дарданеллы и пробиваться к осажденному городу. Не знали в Константинополе и о том, что Лоредан получил приказ отплыть из Венеции только 7 мая. Он должен был направиться на Керкиру, где его встретит галера правителя и отведет в Негропонт. Там две критские галеры встретят его, и все они вместе отправятся на Тенедос. Если Лонго уже отплывет в Константинополь, предполагалось оставить одну галеру, чтобы сообщить обо всем Лоредану и сопроводить по проливу. Однако он не должен провоцировать турок ни на какие действия, пока не доберется до Константинополя, где поступит в распоряжение императора, но при этом особо подчеркнет, на какие великие жертвы идет Венеция, оказывая ему помощь. Если так случится, что Константин уже заключил мир с турками, капитан-генерал должен был плыть в Морею и силой принудить деспота Фому возвратить незаконно присвоенные им селения. 8 мая сенат принял дополнительные резолюции. Если в пути Лоредан узнает, что император не заключил мира, он должен позаботиться о том, чтобы Негропонт был должным образом защищен. Более того, его будет сопровождать посол Бартоломео Марчелло, который немедленно направится к султанскому двору и заверит Мехмеда в мирных намерениях республики; район заявит, что капитан-генерал и его корабли пришли только затем, чтобы проводить назад купеческие суда, ведущие торговлю в Леванте, и позаботиться о законных интересах Венеции. Султана следует склонить к заключению мира с императором, а императора – согласиться на любые приемлемые условия. Но если Мехмед будет твердо намерен продолжать войну, посол не должен настаивать, а только доложить о том сенату.

Распоряжения сената были тщательно продуманы и, возможно, даже осуществимы в условиях неограниченного времени. Но никто в Венеции еще не понимал ни непреклонности султана, ни превосходного качества его вооружений. Опасность, грозящая Константинополю, была известна; но все верили, что великий город-крепость каким-то образом сможет держаться бесконечно долго.

Римский папа, несмотря на все свое беспокойство, торопился еще меньше. Лишь 5 июня, когда через неделю после того, как все закончилось, его представитель, архиепископ Рагузы, сообщил сенату о предложении его святейшества: чтобы венецианцы одолжили ему пять галер для спасения города. Он был готов заплатить четырнадцать тысяч дукатов, которые должны были покрывать жалованье экипажей за четыре месяца. Архиепископу сказали, что этого недостаточно. Он вернулся в Рим с требованием, чтобы папа заплатил и за часть вооружений; а тем временем галеры подготовят к дальнему пути.

Не ведая обо всех этих проволочках и надеясь в кратчайший срок установить контакт с венецианским флотом, венецианскую бригантину из флотилии, стоявшей в Золотом Роге, с двенадцатью замаскированными под турок добровольцами на борту отбуксировали к заграждению вечером 3 мая. В полночь отодвинули цепь, чтобы пропустить ее. Подняв турецкие флаги, она, несомая северным ветром, беспрепятственно поплыла по Мраморному морю и вышла в Эгейское[66].

В самом же городе напряжение стало сказываться на настрое защитников. Взаимная неприязнь между венецианцами и генуэзцами прорывалась открытыми ссорами. Венецианцы винили генуэзцев в катастрофе 28 апреля. Генуэзцы парировали, что во всем виновата опрометчивость Коко. Затем они обвинили венецианцев в том, что те уводили корабли в безопасное место при всякой возможности. Венецианцы возразили, что они сняли рули с многих своих галер и хранили их вместе с парусами в городе. Почему генуэзцы не поступили так же? Генуэзцы заметили, что не намерены снижать мореходность своих судов, особенно в ситуации, когда у многих из них в Пере находятся жены и дети. Когда венецианцы далее упрекнули генуэзцев в том, что те поддерживали связь с лагерем султана, последовал ответ, что любые переговоры, которые они там вели, совершались с полного ведома императора, с которым у них одинаковые интересы. Перебранка приобрела настолько публичный характер, что император в отчаянии вызвал к себе глав обеих сторон и умолял их помириться друг с другом. «Нам хватает и войны за нашими воротами! – воскликнул он. – Ради Господа Бога, не начинайте войну между собой». Его слова не прошли даром. Внешне сотрудничество восстановилось, но неприязнь осталась.

Вероятно, в эти дни император делал попытки договориться с султаном. По-видимому, генуэзцы Перы прощупывали почву от его имени. Но султан не изменил своего предложения. Город должен быть сдан ему безоговорочно, и тогда он лично позаботится о сохранении жизни и имущества его жителей. Император, если пожелает, может удалиться в Морею. Эти условия были неприемлемы. Никто в городе, каких бы политических взглядов ни придерживался, не желал даже думать об унизительной капитуляции; и никто не верил в милосердие султана. Однако среди советников императора было несколько человек, считавших, что он должен бежать из города. Он сможет эффективнее организовать кампанию против турок, находясь за пределами Константинополя, чем внутри. Его братья и множество сочувствующих со всего Балканского полуострова наверняка стекутся под его знамена, включая, может статься, и самого храбреца Скандербега; и, возможно, он сумел бы побудить Западную Европу исполнить ее долг. Но Константин спокойно и решительно отказался их слушать. Он опасался, что если покинет город, оборона рухнет; и, если городу суждено погибнуть, он погибнет вместе с ним[67].

У генуэзцев Перы были веские причины стремиться к миру. 5 мая турецкие орудия начали вести стрельбу поверх города по христианским кораблям у цепи. Они целились по венецианским судам, однако ядро в двести фунтов[68] попало в генуэзское торговое судно с ценным грузом шелка и потопило его. Судно принадлежало купцу из Перы и стояло на якоре под стенами. Муниципалитет сразу же направил султану жалобу, указывая на то, насколько полезен для него нейтралитет Перы. Турецкие министры встретили послов вызывающе: их артиллеристы не могли знать, что это не враждебный, «пиратский» корабль, явившийся помочь их врагам. Но если его владелец сможет доказать свою правоту, султан, как только захватит Константинополь, сразу же рассмотрит его дело и полностью возместит потери.