Немного спустя для Старка стало очевидным, что Лхари хотели расчистить руины, чтобы добраться до подвалов. Огромные черные ямы, уже обнажившиеся, были пусты, но братья по-прежнему на что-то надеялись. Снова и снова Эгиль и Конд простукивали стены и полы, вслушиваясь в звук и досадуя на медлительность, с которой открывался подземный лабиринт. Что они там рассчитывали найти, никто не знал.

Появлялась и Варра. Одна и довольно часто. Она скользила вниз, сквозь туман и огни, и наблюдала за работами, таинственно улыбаясь. Волосы ее струились, как жидкое серебро, когда с ними играли течения. Для Эгиля у нее не находилось ничего, кроме отрывистых грубых слов, но она не сводила глаз с рослого смуглого землянина, и от ее взгляда в нем бурлила кровь. Эгиль не был слеп, его это тоже будоражило, но иначе.

Видела эти взгляды и Зарет. Она всегда старалась держаться к Старку поближе и ничего для себя не просила, но с молчаливой преданностью следовала за ним повсюду и радовалась любой возможности быть с ним рядом. Как-то ночью в бараке для рабов она скорчилась около его тюфяка, положив ему руку на колено. Она ничего не говорила, и ее лицо было закрыто колышущимися прядями волос. Старк повернул ее голову так, чтобы можно было ее видеть, мягко отодвинув белое облако волос.

— Что тебя беспокоит, сестренка?

Тень страха застыла в ее расширенных глазах, но она только и сказала:

— Я не смею об этом говорить.

— Почему?

— Потому что… — Губы ее задрожали, и внезапно она сказала: — О, это глупо, я знаю, но та женщина из рода Лхари…

— И что она?

— Она на тебя смотрит. Она всегда на тебя смотрит. И господин Эгиль сердится. Она что-то задумала, и тебе это принесет только зло. Я знаю…

— А мне кажется, — усмехнулся Старк, — что Лхари уже причинили всем нам столько зла, сколько могли.

— Нет, — ответила Зарет неожиданно мудро. — Наши сердца еще чисты.

Старк улыбнулся. Он наклонился и поцеловал ее.

— Я буду осторожен, сестренка.

Совершенно внезапно она обвила руками его шею и тесно прижалась к нему. Старк перестал улыбаться. Он похлопал девушку по плечу, довольно неловко, она убежала к себе и сжалась в комочек у себя на тюфяке, закрыв лицо руками.

Старк улегся. На сердце у него было печально. Глаза наполнились жгучей влагой.

А красная вечность все тянулась и тянулась. Старк понял, что имел в виду Хелви, говоря, что ум разрушается быстрее, чем тело. Морское дно было неподходящим местом для существ, привыкших к обычному воздуху. Он узнал также, для чего нужны железные ошейники и как погиб Тобал.

Хелви объяснил:

— Там, внизу, есть границы. В их пределах нам разрешено плавать, если после работы у нас еще есть силы и желание. За них мы выйти не можем, и никому еще не удалось удрать, прорвавшись через барьер. Как это устроено, я не понимаю, но это так, и ошейники — причина этому. Когда раб приближается к барьеру, ошейник светится, как от огня, и раб падает. Я сам пробовал, я знаю. Полупарализованный, ты еще можешь отползти в безопасное место, но если ты сумасшедший вроде Тобала и атакуешь барьер всерьез…

Он резко махнул рукой.

Старк кивнул. Он не стал объяснять Хелви, что такое электричество и электромагнитные колебания, но ему показалось достаточно ясным, что сила, которой Лхари удерживали рабов, была чем-то вроде этого. Ошейники действовали как проводники, возможно, того же типа лучей, который генерировался ручным оружием. Как только металл ошейника преодолевал невидимую черту, тут же выпускался парализующий луч, подобно тому как фотоэлемент открывает двери или включает сигнализацию. Сперва предупреждение, затем — смерть.

Границы были проложены довольно широко. Они охватывали город и окружали хороший участок леса позади него. Для раба не было возможности укрыться среди деревьев, поскольку ошейник можно было обнаружить лучом, настроенным на минимальную мощность, а наказание для пойманных назначалось такое, что лишь немного находилось глупцов, способных на такую игру. Выходить на поверхность было, разумеется, категорически запрещено. Единственным неохраняемым местом был островок, где стояла энергетическая станция, и сюда рабам иногда дозволялось приходить по ночам. Лхари обнаружили, что рабы живут дольше и лучше работают, если им порой удается подышать обычным воздухом и взглянуть на небо.

Множество раз совершал Старк это паломничество вместе с другими. Они всплывали из красных глубин, проходя сквозь огненные потоки среди течений, сквозь облака малиновых искр и угрюмые участки неподвижных газов, похожие на лужи крови, — компания белых призраков, окутанных пеленой огня, встающих из могил, чтобы хоть ненадолго ощутить мир, который они потеряли.

И неважно было, что они уставали так, что у них едва хватало сил вернуться назад в бараки и уснуть. Они находили силы. Снова гулять по суше, избавиться от малинового сумрака и гнетущей тяжести в груди, любоваться горячей синей венерианской ночью и вдыхать аромат деревьев, который ветер приносит с материка… О, они находили силы.

Там они пели, сидя на камнях островка и глядя сквозь туманы в сторону берега, которого им никогда не увидеть вновь. Это их пение услышал Старк, когда плыл на корабле Мэлтора, бессловесный стон скорби и утраты. Теперь он и сам был здесь и, прижимая к груди Зарет, чтобы ей было спокойнее, присоединял свой глубокий голос к этому примитивному укору богам. Пока он сидел там, стеная, как дикарь, каким в сущности и был, он изучал взглядом станцию — солидное приземистое здание. По ночам, когда на остров являлись рабы, снаружи выставлялась охрана, чтобы не подпускать их к станции. Кроме того, здание защищал шоковый луч. Попытаться захватить его штурмом означало бы только смерть для всех участников. Старк со временем оставил эту идею, но не было и секунды, когда бы он не думал о побеге. Но он уже не настолько был молод, чтобы разбивать лоб о каменную стену. Он, как и Мэлтор, предпочитал ждать.

И Зарет, и Хелви переменились после прихода Старка. Хотя они никогда не говорили об освобождении, оба они уже не испытывали прежней безнадежности. Старк не строил планов и не давал обещаний. Но Хелви давно знал его, а у девушки прекрасно работала интуиция. И оба они опять подняли головы.

Однажды, когда работа заканчивалась, Варра выплыла из красного сумрака, улыбнулась и кивнула Старку, и у него подскочило сердце. Даже не оглянувшись, он оставил Хелви и Зарет и пошел с Варрой по широкой пустынной аллее, ведущей из города в лес.

Оставив величественные здания и широкие пространства между ними, они зашагали среди деревьев. Старк ненавидел лес. Город был хоть местом и неприятным, но он был мертв, по-настоящему мертв, за исключением этих до кошмарного изящных садов. Было нечто ужасающее в огромных деревьях, покрытых густо-зеленой листвой, увитых цветущими лианами, и в богатейшем подлеске этих джунглей, лес напоминал скопление трупов, подготовленных к похоронам со всем возможным искусством. Деревья колыхались и шелестели, когда спиральные огни задевали их на лету, ветви их наклонялись, и выходила жуткая безмолвная пародия на лесной ветер. Старк всегда чувствовал себя здесь загнанным в ловушку и задыхался от одного зрелища этих мертвых листьев и лиан.