Снаружи затопали тяжелые шаги, и в комнату вбежал торговец рыбой. Вскрикнул от радости и тоже опустился на колени. Посмотрел на дочь, нежно коснулся ее волос и обнял. Он шептал ей что-то бессвязное, о чем-то спрашивал снова и снова, не дожидаясь ответов.

– Как ты, маленькая? Всё в порядке? Что случилось? Как ты здесь оказалась? Мы так испугались…

Девочка спрятала голову на груди у отца, поверив, наконец, что теперь она в безопасности; хрупкие плечи затряслись от рыданий.

Трент осмотрел рану еще раз, убедился, что кровотечение остановилось, и разрешил отцу забрать ребенка домой.

Мы смотрели им вслед.

– Отличная работа, мсье Гюго, – сказал Трент. – Нам тоже пора. Уверен, что вам не терпится попасть домой.

Трент пошел наверх, а я задержался на мгновенье. Что здесь произошло? Я не понимал. Направил факел на драпировку: несколько похожих на собак тварей резвились у водопада. Я втянул воздух, но запах дыма и ладана исчез. Я осмотрелся, желая запечатлеть это место в своей памяти. Возможно, когда-нибудь я решусь написать об этой истории.

Медленно поднимаясь по ступеням, я опять почувствовал головокружение и голод. Тишину нарушал только звук моих шагов. Я поднялся наверх. И тут снова откуда-то издалека послышался собачий лай.

Было это прощанием? Предостережением? Я не сомневался, что существо пыталось вступить со мною в контакт. Прекрасный черный пес с глазами цвета топаза. Вот только не знаю, что он хотел мне сказать…

Когда Тео, Жас и тетушки покончили с горячим, Клэр внесла яблочный пирог: с блестящей коричневой корочкой, исходящий ароматами жженого сахара и сливочного масла, покрытый толстым слоем сливок. Не пирог, а загляденье.

– Джерсейская молочная порода, – пояснила Ева, когда Жас начала расхваливать чудесный вкус. – Здесь, на острове, получают лучшие в мире масло и сливки.

– Не то чтоб мы предвзяты, – хмыкнул Тео.

Подали кофе.

Жас посмотрела на хозяек.

– Тео кое-что рассказывал мне об этом доме. О его истории. Но я хотела бы узнать больше.

Минерва покосилась на сестру.

– Развлечешь гостью? А то я вечно упускаю подробности.

Именно Ева держалась как хозяйка дома. Минерва только приготовила напитки, переложив остальные обязанности на сестру. Внимательно при этом наблюдая, чтобы та выполняла все должным образом. В те же мгновения, когда Минерва не смотрела на Еву, она следила взглядом за племянником. Как лечащий врач в больнице, подумала Жас. А когда дежурство подойдет к концу, врач удалится в ординаторскую составлять температурные графики и подклеивать бланки анализов.

Ева откашлялась.

– Наш предок, Пьер Гаспар, купил здание монастыря и окружающие его земли в тысяча восемьсот пятидесятом году. Он был ювелиром и, как Тиффани в Штатах, начал заниматься цветным стеклом, мечтая полностью перейти на производство светильников, окон и разного рода ваз и напольных украшений. Бездетному вдовцу, который и не помышлял о новом браке, такой огромный дом был ни к чему. Оставив за собой несколько жилых помещений, бо́льшую часть дома он превратил в выставочный зал. А еще построил на этой земле фабрику. Тратил на это начинание все силы. Сохранились письма, где он называет это своим вариантом пещеры Али-Бабы. Пьер много путешествовал, попадал в необычные истории. Наверху даже есть несколько окон с витражами, рассказывающими о такой легенде.

Все переменилось в тысяча восемьсот пятьдесят пятом году, когда Виктор Гюго, живший тогда на острове изгнанником с родины, познакомил Пьера с молодой парижанкой по имени Фантин.

– А я и не знала, что Гюго жил на Джерси, – удивилась Жас. – Думала, на острове Гернси.

– Только первые три года ссылки, – кивнула Ева. – В Сент-Хелиер, прямо у моря, в доме под названием «Марин-Террас». Сейчас дома уже нет, а перед сносом он долгое время служил скромными меблированными комнатами.

Тео повернулся к Жас и пояснил:

– Фантин была парфюмером.

У Жас закружилась голова. Как будто она попала в странную иррациональную вселенную, где, казалось бы, совершенно не связанные друг с другом события обнаруживают связь, вырастая из общего начала.

Совпадений не бывает.

– Парфюмер? А как ее фамилия?

– Ну, она вышла за Пьера и приняла его фамилию: Фантин Гаспар. Девичьей фамилии я не знаю, – сказала Ева. – Минерва, а ты?

– Нет. Они обвенчались на острове, так что, может, какие записи и сохранились в ратуше. Это важно?

– Моя семья владеет парфюмерным бизнесом в Париже еще со времен Великой революции. Просто любопытно.

– О, я могла бы догадаться! Торговый дом «Л’Этуаль»… Я обожаю «Верте». – Ева назвала аромат, созданный отцом Жас в восемьдесят седьмом году. – Конечно, вы заинтересовались этой историей с Фантин! Она приехала к нам на остров из-за неприятностей в Париже. Что-то в семье, о чем не говорят вслух. Вероятно, Виктор Гюго знал ее еще по Франции. Как они встретились и что за отношения их связывали – это тайна, покрытая мраком. Точно известно, что он поддерживал ее и познакомил с Гаспаром, который был очарован сначала ее духами, а потом ею самой. В конце тысяча восемьсот пятьдесят пятого года они обвенчались. Пьер создал парфюмерную мастерскую. Через год у них родилась дочь, а следом – четыре сына.

В комнату вошла Клэр.

– Еще кофе?

Никто не изъявил желания, и Ева предложила перебраться в гостиную.

В очаге пылал огонь, освещая радужно переливающиеся бирюзовые, зеленовато-синие и сиреневые изразцы, обрамляющие камин. Того же цвета, что полотно на ткацком станке.

Жас спросила:

– Эти изразцы – работа Пьера Гаспара?

– Да. И кафель, и окна в доме, – подтвердила Минерва. – Мама однажды рассказывала мне, что это были любимые цвета Фантин.

Вся символика торгового дома «Л’Этуаль» включала эти три цвета с самого его образования. Жас находила тому множество подтверждений в семейном архиве. Сначала она не заметила в обстановке дома какой-либо системы. Но бирюзовый, аквамариновый и лавандовый повторялись раз за разом на бархате и шелке драпировок, ими обивали мебель, в этой цветовой гамме делали ковры и светильники. Неужели Фантин была урожденной л’Этуаль? Немыслимо. Надо написать Робби, пусть проверит.

Тео предложил дамам бренди. Ева отказалась.

– А что было дальше с Фантин и Пьером? – спросила Жас.

– Они процветали, – сказала Ева. – Его витражи и украшения пользовались бешеным успехом. Два светильника его работы выставлены в Лувре. Но если сравнивать с остальными женщинами в семье, Фантин по праву можно назвать героиней. Она очень отличалась от современниц. Редко кто в то время вел собственное дело. Актрисы… да. А она… помимо обязанностей супруги и матери, она создавала и продавала духи. Их дружба с Гюго не прекратилась и после ее замужества. Он даже подарил ей несколько рисунков, они висят здесь в доме.