Он под локоть повел Колю на сцену.

Они подошли к группе беседующих, и Колчак, не оглядываясь, почувствовал их приближение. Он резко повернулся к Коле и сказал:

– Спасибо, прапорщик. Вы оказали мне ценную услугу.

– Ну что вы, ваше превосходительство, – искренне смутился Коля. – Это был мой долг.

– Мы намерены привлечь молодого человека к нашей деятельности, – сказал Еранцев.

– Похвально, – согласился Колчак.

Он улыбнулся открыто и дружески – он умел это делать и знал эффект открытой улыбки на сухом жестком тонкогубом лице. И протянул руку.

Пальцы адмирала были холодными и чуть влажными.

– Рад с вами познакомиться, – сказал Колчак. – Прапорщик…

– Берестов, Андрей Берестов.

– Где служите?

– В Симферополе. Здесь я в отпуске по семейным обстоятельствам.

– Завтра прошу вас быть в моем штабе на борту «Георгия». Вам будет удобно в десять утра?

– Так точно, – сказал Коля. – Разумеется.

Еранцев полуобнял Колю за плечи и запел:

– Не забудь, что ты наш – наш, наш…

Раиса дождалась Колю. Она пробралась в зал, только он ее не заметил, и видела его триумф.

Она ждала его у выхода, выскочила из темноты, подхватила под локоть – Коля даже испугался.

– Что он тебе говорил? – спросила она.

– Кто?

– Ах, не притворяйся – Колчак, – засмеялась Раиса и ущипнула Колю за локоть. – Сам адмирал. Думаешь, я не видела?

– Он завтра ждет меня.

– Ой, Пресвятая Богородица, – пропела Раиса. – И за дело! Ты как того, прапорщика, осадил. Ты смелый!

Раиса поднялась на цыпочки и поцеловала Колю в угол рта.

– Погоди, – сказал Коля, – домой придем.

– Сама еле терплю, – сказала Раиса. – Я как волнуюсь, сразу желания возникают. И аппетит!

Это показалось ей очень смешным.

Улицы были совершенно темными, только белели заборы да полосы по краю тротуаров. В конце концов, Веселкин не такой уж дурак.

– Может, адмирал тебя к себе возьмет, – сказала Раиса.

– Ну уж… оставь.

– А как мне тебя теперь звать? – засмеялась Раиса. – Колей или Андрюшей?

– Как хочешь.

– А зачем ты имя поменял? Может, его полиция ищет?

– Я тебе обязательно расскажу, – сказал Коля. – Ты не бойся. Я честный человек.

– А мне на что твоя честность? – засмеялась Раиса. – Мне мужик нужен, а не монах.

Путешествие Лидочки, бесконечное, пока длилось, показалось мгновенным, когда она очнулась. Как обморок. Лидочке раз в жизни пришлось упасть в обморок, на молебне в гимназии, прошлой весной. Ей было душно, потом стало тошнить, и все поплыло. А когда она открыла глаза, легкие были наполнены отвратительным запахом нашатыря. Ей сказали, что она пробыла в обмороке минут десять, пока все суетились, бегали за доктором и искали нашатырь. Именно эта краткость даже долгого беспамятства лежит в основе тех религий и учений, что проповедуют переселение душ, – смерть в них становится секундным переходом в иное состояние.

Еще не открыв глаза, Лидочка поняла, что проснулась ранней весной.

Наверное, это стало ее первой мыслью, потому что, отправляясь в путешествие и страшась его, Лидочка начала думать – куда она попадет. А когда завершила путешествие, подумала, что такой холодный, но уже включающий в себя пробуждающиеся запахи завтрашней листвы, теплоту уже греющего солнца воздух бывает лишь в марте.

Лидочка открыла глаза и зажмурилась вновь, потому что в лицо ударил солнечный луч.

Она повернула ладони к земле и поняла, что лежит на гальке, к счастью, сухой. И даже не очень холодной. Видно, солнце за день согрело ее. За день? Конечно же – солнце справа, на западе. И уже садится. Значит, скоро вечер.

Лидочка села, опершись на ладонь, и галька под ладонью разъехалась, отчего пришлось коснуться холодных и мокрых голышей, что скрывались под верхним прогретым слоем. Лидочка встала. Пляж был пуст – ни одного человека. Лидочка перевела взгляд на море – море также было пусто. Впрочем, в такое время года, да еще к вечеру, ялтинские рыбаки в море не выходят.

Чайки кричали, дрались вдали у воды – но это был единственный звук, и оттого было тревожно.

«Я оказалась в будущем весной вместо осени. Может, сломалась машина? Если я здесь одна… Тогда надо скорее домой – а то вдруг родители куда-нибудь уедут?» Лидочка поймала себя на том, что идет, ускоряя шаг, скользя по гальке, к тропинке, чтобы скорее подняться наверх… И тут она остановилась с облегчением.

Глупая, сказала она себе. Почему надо ждать? Если ты отстала, нажми снова на кнопку – только аккуратнее, и догонишь.

Лидочка даже рассмеялась – глупые страхи! И в мгновение ока море и крики чаек перестали казаться зловещими.

«Не исключено, – рассуждала Лидочка, – что Андрюша уже ждет меня у платана. Может, даже сегодня. В шесть часов. Каждый день – в шесть часов…»

Лидочка поднялась наверх и быстро пошла по узкой аллее к выходу из сада, мимо пустой эстрады, металлических прутьев, что держат летом тент у шашлычной, мимо заколоченного ресторанчика… Сад был совершенно пуст и беззвучен, и оттого тревожные мысли возникали вновь.

Если табакерка могла ошибиться на полгода, она могла ошибиться и на пять лет? И на десять? Она могла забросить ее за десять лет, а Андрюшу – за сто… Что знает она об этой табакерке? Почему так легко доверилась ей?

– Выхода не было! – сказала Лидочка вслух, будто хотела отогнать кем-то навеваемые сомнения. – Что мы могли сделать?

Никто ей, разумеется, не ответил, даже эхо молчало.

Лидочка быстро шла к набережной, с каждым шагом все более оказываясь во власти воображения, рисовавшего ей картины пустого города, подобно умершим городам будущей Земли, как описывал их Герберт Уэллс. Сейчас начнет темнеть, и изысканные, слабые, изнеженные элои спрячутся в развалинах своих замков, отдав землю во власть страшных морлоков. А она? Беззащитная, никому не нужная, никому не известная…

Захотелось спрятаться – в теплом темном углу, где тебя никто не отыщет до тех пор, пока не придет мама и не велит идти ужинать. Лидочка даже оглянулась в поисках убежища, но за исключением заколоченного на зиму киоска с плохо, но весело нарисованным белым медведем, держащим в когтях стаканчик с мороженым, никакого иного убежища поблизости не было.

«Но может быть… может быть, спаси Господи и помоги, Пресвятая Дева, не оставь меня здесь одну, я же ни в чем не виновата…» В ушах звенело от страха, и потому пожилой женщине, что подошла совсем близко, пришлось раза три окликнуть Лидочку, прежде чем та услышала.