— Госпожа! — вмешался Симеон в ее размышления. — До-рилей, помните? Мы вышли из Дорилея. Это было как раз в разгар лета.

Они отправились в путь, распевая «Приди, Дух творящий!», вспомнила Элеонора, и это было очень уместно, ибо, как выяснилось в дальнейшем, поддержка Господа Бога им пришлась бы весьма кстати. Их предводители решили держать «Армию Господа» вкупе, хотя это только увеличивало трудности с добыванием провизии и воды. Сладкий вкус победы вскоре сменился горечью, ибо, идя по пятам за турецкой армией, крестоносцы убедились, что она уже успела опустошить огнем и мечом и без того скудную местность. Единственным утешением было то, что они не встречали никакого сопротивления. Свой арсенал франки пополнили дротиками, топорами, мечами и булавами. Вместе с овальными щитами это добро погрузили в повозки, в которых ехали притихшие женщины и дети. С печалью взирали они на сожженные деревни и поля, на которых совсем недавно произрастал урожай пшеницы, овса и проса. Вскоре голод и жажда стали неотступно следовать за «Армией Господа». Над нею снова появились стаи грифов, и их большие головы с белыми перьями были постоянно измазаны кровью. Они преследовали армию, как сонм злых демонов. А под ними парили ястребы, канюки и сороки, которые тоже были не прочь полакомиться мертвечиной. Колодцы и водоемы были намеренно загрязнены или отравлены. Как-то Элеонора подошла к одному из колодцев, перегнулась через его осыпающуюся стенку — и застыла в ужасе. В колодце плавала отрубленная верблюжья голова с обнаженными желтыми зубами и выпученными, налитыми кровью глазами. Над головой кружили мухи, а воду покрывала пленка смрадной сукровицы. Их подкарауливали и другие ужасы. Пологие холмы вдоль дороги кишмя кишели оводами, рептилиями и прочими мерзкими существами. Среди них были красно-черные стрекозы, черно-желтые шершни и диковинные ящерицы, изменявшие свою окраску от пепельно-серой до грязновато-красной, будто у них внутри пылал загадочный злобный огонь. Эти существа стали их постоянными спутниками. Они лишь пугали людей, зато мириады черных жирных мух набивались во рты, носы и уши или же забирались под воротники и в рукава, подвергая своих истекающих потом жертв немилосердным истязаниям. А вокруг простиралась безлюдная местность. Крестьяне убежали. Лишь изредка показывались разведчики, бородатые мужчины в вонючих тулупах, разъезжавшие на низкорослых горных лошадках. Они были вооружены длинными копьями с декоративным хохолком. Никто не знал, кто они — турки или местные жители, потому что они бросались наутек, словно перепела от ястреба, как только рыцари пытались к ним приблизиться.

Армия двигалась по засушливой, поросшей кустарником местности. То тут, то там виднелись редкие островки тамариска и акации, торчащие из груд камней, отполированных дождями и ветрами. А потом начался кошмар извилистых ущелий и зловещих мрачных долин — таких жарких и неприветливых, что Симеон окрестил их преддверием ада. Элеонора охотно согласилась с таким определением. Иногда они прятались от дневной жары в пещерах, но там их тоже поджидала опасность: из расщелины в расщелину шныряли голубые и зеленые ящерицы, которые были столь же опасными, как и пугающего вида змеи жуткой расцветки, с роговыми наростами. Они свирепо и молниеносно нападали на тех, кто зазевался. Еще сильнее нагоняли страх защищенные панцирем скорпионы и быстроногие пауки размером с человеческий кулак.

Элеонора задумалась, вспомнив слова Симеона: если день был преддверием ада, то ночь была воротами в ад. При возможности крестоносцы разбивали свои шатры, а потом собирались вокруг тлеющих костров из сухих кизяков, полыни и прочего горючего материала, который только можно было найти. Воистину, темнота — время ужасов! Элеонора никак не могла понять: откуда в такой пустынной местности сколько всяческих существ? Выли шакалы, учуяв сладкий запах пота лошадей и ослов. В темноте зловеще мерцали светлячки. Над кострами летали белые ночные бабочки, а паломники время от времени взвизгивали от страха, когда над ними, щебеча и попискивая, проносились стаи летучих мышей с мордочками, напоминающими одновременно и кошек, и обезьян. Эти создания охотились на мириады насекомых, которые кишмя кишели вокруг. Филины, пучеглазые и злобные на вид, присоединились к прочим тварям: шакалам, змеям и огромным крысам. Иногда в лагерь забредала рысь, чтобы утащить собаку, гуся или другую мелкую живность. А однажды жертвой рыси стала спящая маленькая девочка. Вскоре Элеонора сама убедилась, насколько опасно покидать лагерь. Однажды ночью, встревоженная странными звуками, она вышла за линию повозок. Услышав тихое рычание, она повернулась налево и увидела два зеленых огонька, горящих прямо напротив нее. Из мрака возникла какая-то смутная фигура с приплюснутой головой и ощеренным ртом, в котором виднелись острые клыки, а верхняя губа была покрыта пузырьками пены. Элеонора закричала — и полосатая гиена исчезла в темноте.

Лишения сказывались на них все сильнее по мере того, как «Армия Господа» продвигалась к своей цели сквозь удушающую жару. Голод стал обычным явлением. Листья, кору, цветы и ягоды тотчас срывали и съедали. Некоторые из растений были ядовитыми — и новые кресты и могилы появились на обочинах дорог. Начали умирать лошади, ослы и собаки. Вьючные животные стали редкостью, поэтому для перевозки поклажи использовали коз, овец, коров и даже собак, до тех пор пока от них не оставались одна кожа да кости. Рыцари ехали верхом на быках или же устало брели за повозками. Вода стала такой же драгоценностью, как и еда. Те колодцы и ручьи, которые турки не успели или не смогли отравить, вскоре превратились в источники не воды, а жидкой грязи. Люди оставляли колонну и рыли землю, ища хоть какую-то влагу. Они молили Бога послать дождь, однако неожиданно налетавшие бури приносили с собой только новые лишения. Симеон научил их защищать шатры, ограждая их щитами, сплетенными из шестов, веток и сучьев; шатры поизносились и изорвались, но их можно было быстро починить с помощью козьих шкур. Однако настоящим бедствием стали для крестоносцев неожиданно налетавшие свирепые песчаные бури, особенно ночью, когда небо заволакивали тяжелые тучи, закрывая звезды и луну и погружая все вокруг в чернильно-черную тьму. Удары грома, сопровождаемые желтыми зигзагообразными вспышками молний, заглушали рычание и вой ночных хищников. Воздух становился тяжелым, а горячий песок налетал на людей с такой силой, что не было от него никакого спасения. Оставалось только молиться и ждать, когда закончится буря. Через некоторое время между тучами ненадолго возникали зубчатые прогалины, потом снова исчезали, и начинался дождь — потоки холодной воды, которые превращали землю в липкое желтое месиво, покрывавшее все вокруг. Ночь заканчивалась, а с ней и буря. Вставало солнце, раскалявшее камни и почву, и после полудня снова начиналась песчаная буря, от которой краснели глаза и забивались рты и носы.

Некоторые пилигримы просто исчезли, некоторые — снова вернулись. Даже их предводители, и те стали колебаться. Танкред Тарентский и Болдуин Булонский решили пойти другим путем, через Киликийские горы. Они дошли до Тарсуса, изгнали оттуда турецкий гарнизон, а потом стали воевать друг с другом за право владеть городом. Взбешенный Танкред вынужден был ретироваться и вернуться к главным силам армии. За ним вскоре последовал и Болдуин, потому что у него умирала жена. Но когда она отправилась в лучший мир, он тоже отправился — в город Эдессу, находившийся в краю, где жили армяне. Там он стал приемным сыном Толоса, правителя города. Однако Болдуин, как всегда, проявил вероломство, вошел в тайный сговор с некоторыми местными руководителями, и в результате Толоса в буквальном смысле выбросили на съедение собакам.