Каждый из сыщиков пустился на поиски, но то ли метру Тапену больше других повезло, то ли адрес оказался правильный, но именно он, ошалевший после двух часов беготни по столичным улицам, обнаружил на улице Бурдоне под вывеской с бочкой Амура знаменитый постоялый двор, о котором мы уже рассказывали в начале этой главы и в котором жил пресловутый капитан Ла Жонкьер, ставший для Дюбуа кошмаром. Хозяин принял Тапена за судейского чиновника и на его вопросы любезно ответил, что капитан Ла Жонкьер действительно проживает в гостинице, но бравый офицер вернулся за полночь и еще спит. Это тем более простительно, что было еще только шесть утра.

Тапену больше ничего не нужно было: человек со здравым и почти математическим складом ума, он двигался от умозаключения к умозаключению. Капитан Ла Жонкьер спит, следовательно, он в постели, а раз он в постели, значит, живет в этой гостинице.

Тапен отправился прямо в Пале-Рояль. Дюбуа он застал как раз в тот момент, когда тот выходил от регента, и надежда получить в будущем красную шапку кардинала настроила его на добродушный лад, и только это счастливое расположение духа позволило ему не прогнать со службы своих людей, которые уже успели заключить в тюрьму Фор-л’Евек целую кучу мнимых Ла Жонкьеров.

Первый был капитаном судна контрабандистов по имени Ла Жонсьер; его выследил и арестовал Глазастый, и его имя было ближе всего к имени разыскиваемого. Вторым был некто Ла Жонкий, сержант французской гвардии. Сыщикам показали некий дом, пользующийся дурной репутацией, и поскольку в этом доме был обнаружен Ла Жонкий, то он пал жертвой своей минутной слабости и ошибки сыщиков аббата и был арестован. Третьего звали Ла Жюпиньер, и он служил охотником у одного знатного семейства, но, к несчастью, привратник в доме этой семьи был заикой, и сыщик, преисполненный рвения, вместо «Ла Жюпиньер», услышал «Ла Жонкьер».

Уже было арестовано десять человек, а вернулась еще только половина команды, так что не вызывало сомнения, что аресты будут продолжены и не будет обойден вниманием ни один человек со схожей фамилией. Как только Дюбуа отдал приказ о розыске, сходство этих фамилий в Париже стало опасным для их носителей. Когда Дюбуа, продолжавший, несмотря на хорошее настроение, бурчать и ругаться, дабы не разучиться этому, услышал доклад Тапена, он принялся яростно чесать нос: это был добрый знак.

— Ну так, — сказал Дюбуа, — ты-то нашел именно капитана Ла Жонкьера?

— Да, монсеньер.

— Его действительно зовут Ла Жонкьер?

— Да, монсеньер.

— Ла-а — Ла, Ж-о-н — Жон; к-ье-р — кьер, Ла Жонкьер! — продолжал Дюбуа, повторив имя по слогам.

— Ла Жонкьер, — ответил метр Тапен.

— Капитан?

— Да, монсеньер.

— Настоящий капитан?

— Я видел плюмаж на его шляпе.

Это убедило Дюбуа в отношении звания, но не в отношении имени.

— Хорошо, — сказал он, продолжая допрос, — и что же он делает?

— Ждет, скучает и пьет.

— Так и должно быть, — согласился с ним Дюбуа, — он должен ждать… скучать… и пить.

— И он пьет, — повторил Тапен.

— И платит? — поинтересовался Дюбуа, по-видимому придававший этому последнему обстоятельству большое значение.

— И хорошо платит, монсеньер.

— Прекрасно, Тапен, вам в уме не откажешь.

— Монсеньер, — скромно сказал Тапен, — вы мне льстите, это же просто: если бы этот человек не платил, он не представлял бы опасности.

Мы уже говорили, что метр Тапен был весьма логичен. Дюбуа велел выдать ему в качестве вознаграждения десять луидоров, отдал ему новые приказания, оставил на своем месте секретаря, чтобы тот отвечал сыщикам, которые непременно еще будут приходить один за одним, что Ла Жонкьеров уже достаточно, приказал быстро подать ему одеться и отправился пешком на улицу Бурдоне. Уже с шести часов утра метр Вуайе д’Аржансон предоставил в распоряжение Дюбуа шесть стражников, переодетых французскими гвардейцами; часть их должна была прийти в гостиницу и ждать его там, другим же предстояло явиться сразу вслед за ним.

Теперь опишем внутренний вид постоялого двора, куда мы ведем читателя.

«Бочка Амура», как мы уже сказали, была наполовину гостиницей, наполовину кабаком, и там пили, ели, спали. Жилые комнаты находились на втором этаже, а залы для посетителей — на первом.

В главном их этих залов — общем — стояло четыре дубовых стола, огромное количество табуретов, а занавеси на окнах, по старой традиции таверн, были красные с белым. Вдоль стен тянулись скамьи, на буфете — очень чистые бокалы. Картины на стенах, обрамленные роскошным золоченым багетом, представляли различные сцены скитаний Вечного Жида, а также эпизоды осуждения и казни Дюшофура; все это было закопчено, а когда дым рассеивался, в ноздрях оставался тошнотворный запах табака. Таков был в общих чертах вид этой почтенной приемной, как называют такое помещение англичане. В ней крутился краснолицый человек лет тридцати пяти — сорока и сновала бледная девчушка лет двенадцати-четырнадцати. Это был хозяин «Бочки Амура» и его единственная дочь, которая должна была унаследовать от него дом и дело, а сейчас под отцовским руководством готовилась к этому.

В кухне поваренок готовил рагу, распространявшее сильный запах тушеных в вине почек.

Зал был еще пуст, но как раз когда часы пробили час пополудни, на пороге появился человек в форме французской гвардии и, остановившись на пороге, пробормотал:

— Улица Бурдоне, в «Бочке Амура», в общем зале, стол налево, сесть и ждать.

Затем, во исполнение этого приказа, достойный защитник отечества, насвистывая гвардейскую песенку, закрутил с чисто гвардейским кокетством и так торчавшие вверх усы, направился к столу и уселся на указанное место. Не успел он устроиться и поднять кулак, чтобы стукнуть им по столу, что на языке таверн всего мира означает «Вина!», как второй гвардеец, одетый точно так же, в свою очередь возник на пороге, что-то пробормотал и, секунду поколебавшись, подошел и сел рядом с первым. Солдаты уставились друг на друга, потом оба одновременно воскликнули «А!», что также во всех странах мира выражает удивление.

— Это ты, Хапун? — воскликнул один.

— Это ты, Похититель? — воскликнул другой.

— Ты зачем в этом кабаке?

— А ты?

— Понятия не имею!

— И я тоже.

— Так ты здесь…

— По приказу начальства.

— Гляди-ка, как я.

— А ждешь кого?

— Должен прийти один человек.

— С паролем.

— А услышав пароль?

— Я должен ему повиноваться, как самому метру Тапену.

— Все так, а пока что мне дали один пистоль, чтоб я мог выпить.

— Мне тоже дали пистоль, но про выпивку ничего не сказали.