— Не Рой, а Джек, — уточнила Бетти. — Рой пришел утром в лавку и обнаружил его.

— Господи, Джек! Что случилось?

— Неизвестно. Но Пэтси не стоит заходить в лавку, — сказал Освальд.

Френсис опустилась на стул.

— Ради всего святого, что мы ей скажем? Она же просто обожает птичку.

— Знаем, — кивнул Освальд. — Как вам удалось удержать ее дома?

— Сказала, что у Роя корь. Первое, что пришло в голову. У меня все мысли перепутались. Еще я обещала, что она попрощается с Джеком завтра утром. Откуда же мне было знать, что птичка мертва.

В комнату вплыла Милдред.

— Что такое творится? Выбралась в лавку, а она закрыта.

Бетти закрыла за ней дверь.

— Джек умер.

У Милдред перехватило дыхание.

— Это так, — подтвердила Френсис. — Рой нашел его утром на полу лавки.

Разрыдавшись, Милдред рухнула на диван.

— Нет, нет, нет, — причитала она между всхлипами. — Как же так можно? Бедненький Джек, несчастная птичка. Ах, какой ужас! Ах, бедняжка!

Френсис глядела на нее как на полоумную.

— Милдред, да что это с тобой? С чего это ты вдруг в таком горе? Когда он был жив, ты только и делала, что жаловалась на него!

— Ну да, — прорыдала Милдред. — Только я всегда его любила. Мне и в голову не приходило, что он умрет. Бедняжка Джек.

Она сорвала со спинки дивана кружевную салфетку и высморкалась в нее. У Бетти это восторга не вызвало.

— Милдред, — сказала Френсис, — ну до чего же ты странная. Прямо жуть берет. Ты же его хотела в пироге запечь.

— Хо-те-ла, — выдавила Милдред сквозь слезы и затряслась в бурных рыданиях.

— Ну хватит, успокойся. Возьми себя в руки.

Френсис повернулась к Бетти и Освальду:

— И вот так всегда. У нее вечно все невпопад. Когда она мне позарез нужна, непременно расклеится.

В тот же день, когда у Пэтси наступил тихий час, Батч, Бетти, Дотти, Френсис и Освальд собрались у Роя на совет. Френсис объяснила суть проблемы.

— Доктор сказал, операции будут сложные и опасные. И тут следует принять во внимание, что Джек единственный на всем белом свете, в ком она души не чает. Он ее лучший друг. Как сказать девочке, которой столько предстоит пережить, что ее лучший друг умер?

Освальд согласился с Френсис:

— Неужели у нас хватит духа? Нам надо решить, что сейчас важнее — сказать правду или не расстраивать ребенка перед операцией.

— Как же мы можем ей лгать? — возразила Дотти. — Это недопустимо. Нельзя обманывать ребенка.

— Почему это? — вскинулась Бетти. — А как же Рождество? Разве ты не обманываешь доверчивых детей каждый год? Никакой разницы! Как бывшая медсестра, прошедшая психологическую подготовку, настоятельно советую: спокойно поезжайте в Атланту, как будто ничего не произошло. Сделаете операции, пройдете курс лечения, она поправится, все опасности останутся позади — тогда можно будет сказать.

— Правда, Френсис, — поддержал Батч. — Не говори ей сейчас ничего.

Френсис покачала головой:

— Не так это просто. Хотя я согласна с вами. Но ведь она завтра утром никуда не поедет, не попрощавшись с Джеком. Хорошо еще, хоть сегодня я ее дома удержала.

Дотти задумалась.

— А если где-нибудь раздобыть к утру еще одного красного кардинала? Они ведь так похожи. По мне, так никакой разницы нет.

— Где это ты его раздобудешь? — удивилась Бетти. — В лесу поймаешь? Да и заметно будет, что птица другая. Она ведь не сядет ей на палец, да и прочим штучкам не обучена.

— Тогда что ты предлагаешь? — спросила Дотти.

После того как все разошлись. Рой сел к столу, держа Джека на раскрытой ладони. Он прекрасно понимал: им может помочь один-единственный человек на всем белом свете. И этого человека он всей душой ненавидел, даже клятву дал, что никогда его не простит. Однако другого выхода не было. Ничего лучше придумать они так и не смогли. Храбрец Батч предложил свою кандидатуру в качестве переговорщика, Бетти Китчен — свою, но, поскольку тот берег был им мало знаком, решили, что пойдет Рой. В одиночку. Ничего труднее не выпадало на его долю: поступиться своей гордостью, растоптать ее. Но Рой принял решение, осталось его выполнить. Сейчас следовало забыть о прошлом. Ради Пэтси.

Он завернул Джека в носовой платок и уложил в карман пиджака. Солнце клонилось к закату, когда он пересек на веслах реку и причалил к месту, где в играх с креольскими детьми прошла большая часть его детства, где их матери приглашали его домой и угощали гумбо[30]и джамбалайей.[31]Это место, некогда залитое светом и радостью, теперь представлялось ему унылым топким болотом, обиталищем воспоминаний, несущих только боль.

В спускающихся сумерках он привязал лодку к причалу, поднялся к некрашеному деревянному креольскому дому, где жил Джулиан Лапонд, и постучал в дверь.

Никто не ответил.

Рой подождал немного и громко произнес:

— Джулиан, это Рой. Мне надо с тобой поговорить.

Через несколько секунд в темном нутре дома щелкнул винтовочный затвор, и он понял: Джулиан притаился за дверью-сеткой.

Ненависть и унижение стиснули Рою горло. Этот человек покалечил ему жизнь — а он вместо того, чтобы кинуться на него, выволочь во двор и задушить, молит об одолжении.

Рой еще постучал — и вдруг разрыдался. Унижение достигло крайней степени, никак не удавалось взять себя в руки, пришлось говорить и глотать слезы, они так и текли по щекам.

— Джулиан, ты мне лютый враг, а я тебе… но ты только посмотри на девочку. — Он вынул фото Пэтси с Джеком и поднес к двери-сетке. — Она инвалид, Джулиан, завтра ей должны сделать сложную операцию, а сегодня померла птаха, в которой она души не чает. Если девочка узнает, это будет такое горе. У нее просто руки опустятся. Прошу, помоги. — Тут Рой совсем расклеился и заплакал в голос.

Винтовка Джулиана была нацелена прямо в грудь Рою — вот-вот выстрелит. Но палец на спусковом крючке не шевелился. Наверное, в Рое креолу привиделся мальчишка, которого он некогда так хорошо знал. В следующую секунду Джулиан отставил ружье в сторону, подошел к порогу, взглянул на снимок и произнес с сильным креольским акцентом:

— Я тебе сказал, убью, когда приходить будешь.