Клэр тихонько улыбнулась, смущенная и довольная его реакцией.

— Не могу представить тебя старым, — сказала она.

— Сможешь, — ответил Мартин.

Дождь тем временем усилился, а небо стало неестественно темным от внезапно набежавших туч. Откуда-то с холмов прокатился тревожный раскат грома, и Клэр скользнула по деревянной скамейке ближе к Мартину.

— Обещай мне, — вдруг сказала она, — что каждый год, вечером двадцать седьмого мая, ты будешь приходить в эту беседку, чтобы встретиться со мной. Несмотря ни на что.

Мартин молчал.

— Обещай мне, — снова попросила Клэр, на этот раз более настойчиво.

— Обещаю, — сказал Мартин. — А ты обещай, что будешь ждать меня здесь.

— Обещаю.

Мартин осторожно отвел рыжие пряди Клэр за плечи и прошептал что-то, чего она толком не смогла расслышать. Затем начал медленно расстегивать ее блузку, одну за другой высвобождая из петелек крошечные пуговки размером с дождевые капли. Вокруг никого не было — ливень прогнал всех из парка, и они остались совершенно одни.

— Ты так прекрасна, — сказал Мартин, прижимаясь губами к ложбинке между ее грудей.

Они опустились на холодный пол беседки. Клэр притянула его к себе, не переставая думать: «Как он может уезжать? Как такое могло произойти с нами?»

Вспыхивающие молнии освещали их тела: губы, руки, плечи, спины. Из-за грома Мартин и Клэр не могли слышать друг друга. Они молча плакали, и их мокрые от слез лица блестели в сиянии молний, раскалывающих грозовое небо над беседкой.

Они сдержали обещание. Каждую весну, двадцать седьмого мая, в сумерках они встречались в белой беседке. Через год после переезда в Лондон Мартин пришел первым и сидел неподвижно на деревянной скамейке, пока на тропинке не появилась раскрасневшаяся от бега Клэр в желтом платье с цветочным узором. На следующий год беседка оказалась занятой двумя мальчишками, которые сидели, болтая ногами и рассматривая пачку бейсбольных карточек. Они явно не собирались никуда уходить, несмотря на то, что это место принадлежало Мартину и Клэр. Через три года после того, как они дали друг другу обещание, Клэр прождала его в беседке весь вечер двадцать седьмого мая.

Самолет из Лондона опоздал, и на небе уже появились первые звезды, когда вымотанный поездкой Мартин добрался до Лонгвуд-Фолс. На самом деле гораздо сильнее перелета его вымотал год, проведенный вдали от Клэр. Они часто писали друг другу, разговаривали по телефону при каждом удобном случае, но разные часовые пояса и непредсказуемый рабочий график Мартина нередко лишали их такой возможности. В ресторане почти ежедневно что-то случалось — в жизни повара всегда бывают и свои моменты кулинарного триумфа, и свои неудачи, — и в такие мгновения Мартин мечтал лишь об одном: чтобы Клэр была рядом, чтобы ее можно было прижать к себе и, лежа в кровати поздним вечером, поговорить обо всем. Это была простая, незамысловатая мечта: находиться рядом с любимой женщиной и тихо обнимать ее перед сном. Вести бесконечные разговоры, пока кто-нибудь из них не заснет. Просыпаться и видеть, как на ее лице играет такая знакомая полуулыбка. Но он не мог получить то, о чем мечтал, и это изо дня в день незаметно подтачивало его силы. Когда Мартин наконец пришел в беседку, Клэр с облегчением бросилась к нему, и они долго стояли, прижавшись друг к другу.

Когда Мартин согласился на время вернуться в Лондон и оставить Клэр в Лонгвуд-Фолс помогать отцу, он ни в коем случае не собирался уезжать навсегда. Они решили, что обязательно будут вместе, — и все же один суматошный год сменялся другим. Теперь у каждого из них была своя, отдельная жизнь, но при этом они были глубоко и неразрывно связаны, продолжали писать друг другу письма, перезваниваться и встречаться в беседке каждый год двадцать седьмого мая. Не один Мартин устал от разлуки, бесконечных поездок и перелетов, в последнее время Клэр казалась невыносимо несчастной и словно отдалившейся от него, будто внутри нее таилась печаль, которую она пока не готова была ему открыть. И он не торопил ее.

Мартин начал осознавать, что с годами Клэр становится все меньше похожа на ту девушку, что сидела в беседке семь лет назад. Ее светло-рыжие волосы начали темнеть, а в глазах поселилась усталость. Она всю себя отдавала заботе об отце, и у нее почти не оставалось времени на то, чтобы подумать, сходить погулять или сделать что-нибудь в свое удовольствие.

— Ты занимаешься скульптурой? — спросил ее Мартин в тот день.

Клэр кивнула и сказала:

— Иногда.

Теперь она довольно уклончиво отвечала на его вопросы, и это очень беспокоило Мартина. Уклончивость стала новой чертой Клэр, прежде такой открытой и эмоциональной. Но Мартин знал, что за годы разлуки он тоже изменился — это неизбежно, если ты столько времени живешь погруженным в культуру чужой страны.

Теперь тихое местечко на Добсон Мьюс, 17 принадлежало ему. Дункан Лир уехал на юго-запад Англии, в Эксетер, где его новый ресторан «У Дункана» имел большой успех. Перестав чувствовать, что за ним постоянно присматривают, Мартин вскоре достиг больших высот. В лондонских газетах его называли новым козырем замечательного кенсингтонского ресторана. А через некоторое время он получил предложение от группы инвесторов выкупить вместе с ними это заведение. Естественно, финансовый вклад Мартина будет более чем символическим, говорили ему, но взамен он обязуется продолжать работать на кухне.

— Ты можешь переименовать ресторан, — предложил один из инвесторов. — Назови его «У Мартина» или «У Рейфила».

Мартин покачал головой. Ему не хотелось, чтобы его собственное имя значилось на вывеске ресторана. Он может назвать его в честь Клэр, и когда она переедет в Кенсингтон, все будут знать ее как красивую американскую девушку, имя которой носит шикарный ресторан. Но Клэр слишком скромна, и ее, наверное, не очень обрадует такое решение. Внезапно Мартин понял, что нашел идеальное название — «Беседка».

После того как у ресторана появились новые владельцы, архитекторы возвели над главным залом ажурный навес из восьмиугольников. По задумке Мартина, также расширили и без того большие зеркальные окна, привнеся в ресторан ощущение воздуха и пространства — под стать названию. В день открытия о заново окрещенном местечке на Добсон Мьюс, 17 написали в лондонской «Таймс», причем особо подчеркнули, что время, проведенное там, было настоящим блаженством. Иногда Мартин покидал сверкающую белизной кухню и выходил в зал. Хозяева махали ему рукой, и он шел их поприветствовать. Женщины провожали Мартина долгими взглядами, особенно одна, часто приходившая в «Беседку» поужинать. Это была красивая и очень серьезная англичанка по имени Френсис Бэнкс, с тяжелой темной косой и постоянно сменявшимися нарядами из тонкого льна. Она уже побывала замужем за профессором Кембриджского университета. Супруг Френсис был гораздо старше ее, она овдовела несколько лет назад и теперь воспитывала их дочь, Луизу. Изредка она приводила девочку с собой в ресторан. Френсис Бэнкс, казалось, целиком состояла из противоречий — ее приличные манеры сочетались с естественностью, временами доходящей до бестактности. Неожиданно для себя Мартин понял, что ему нравится ее ироничное остроумие и привлекательная внешность, а также отметил то, как она смотрит на него.