Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сука, виляя хвостом, подошла к Удалову, ткнулась носом в его руку. Удалов сунул ей в пасть кусок хлеба. Та проглотила его, как лакомство.
— Все, — сказал Удалов. — Эта собака — наша. — Он, хлопнул себя по колену. — Иди сюда, не бойся!
Сука покорно приблизилась к нему, облизнулась. Удалов дал ей еще кусок хлеба.
— А с тем, с немецким псом, мы не можем так обойтись? — спросил калмык. — А то дать ему кусок хлеба, намазанный топленым салом, и он наш… А?
Удалов медленно покачал головой:
— Ничего не получится. Такой фокус можно проделать только с сукой, — он запустил пальцы собаке за ухо, поскреб там. Псина зажмурилась от удовольствия. — Кобель есть кобель. В кобелях всегда проступает упрямое кобелиное начало… У суки этого нет. Пошли, дорогая подруга, в наш окоп, — он вновь хлопнул себя рукой по штанине и по тонкой, слабо пробитой тропке двинулся в обратный путь.
Сука, словно бы привязанная к нему веревкой, двинулась следом, на ходу пытаясь подсунуться черным холодным носом под ладонь человека.
Калмык не выдержал, азартно потер руки:
— Теперь на этого «почтальона» мы точно накинем мешок.
«Почтальона» засекли часа через три — вдалеке, на голой темной земле появилось живое рыжее пятно, застыло на некоторое время, потом переместилось в сторону, вновь застыло… Удалов погладил суку ладонью по голове:
— Ну, подружка, не подведи.
Африкан приложил ко лбу руку:
— Кобель еще далеко.
— Где бы он ни находился — все равно, к нам завернет, — Удалов потрепал суку пальцами по уху. — Правда, голуба?
Сука преданно глянула на Удалова, в глубоких ореховых глазах ее мелькнуло что-то любящее и одновременно насмешливое, она поймала взгляд человека и опустила голову.
«Почтальон» переместился с открытого пространства в лощину, одолел ее по невидимой тропке перед тем, как вновь показаться на просматриваемом со всех сторон пятаке земли.
Он остановился и сделал охотничью стойку: знал «кабысдох», что служба его опасна, могут мигом заарканишь и лишить головы, потому и осторожничал, крутил носом во все стороны, воздух чутко щупал, стараясь сориентироваться и понять, где его подстерегает опасность.
Калмык восхищенно покрутил головой:
— Ну и пес! Осторожен, как австрийский фельдмаршал.
— Это ему не поможет! — не сдержал усмешки Удалов.
Пес той порой одолел опасный участок и вновь остановился, прижался брюхом к земле, с шумом втянув воздух: почувствовал суку. Удалов подсадив под зад, выпихнул её из окопа:
— Давай-ка, милая, зааркань этого хахаля!
Очутившись наверху, собака неспешно отряхнулась, осмотрелась и полной достоинства трусцой направилась к кобелю.
Тот, ошалев от радости, мигом взметнулся над землей, сделал стойку. Дом, вкусная сахарная кость, ожидавшая его на финише, в добротно вырытом офицерском блиндаже, были разом забыты. Все его внимание переключилось на эту красавицу, невесть откуда взявшуюся. «Почтальон» наметом помчался к ней, с ходу прыгнул… Сука извернулась вьюном. Пес залаял, взвился восторженной свечой, куснул себя за хвост, вновь попробовал оседлать суку, но та опять увернулась от него.
— Все, кобелек — наш, — удовлетворенно резюмировал калмык, — со всеми своими секретными корреспонденциями, — он хлопнул Удалова по плечу. — Молодец, однако! Быстро сообразил, как на этого хлопунца накинуть плетушку.
— Погоди, вначале надо накинуть.
— Дело, как я разумею, в шляпе.
Собаки тем временем начали резвиться, взлаивать, рычать, носиться друг за дружкою. Люди, сидевшие в окопах, следили за ними.
— Давай, начинай подманивать, — Бембеев толкнул напарника в бок.
Удалов, не отрывая глаз от собак, отмахнулся:
— Рано еще. Пес должен увлечься окончательно.
— А вдруг с немецкой стороны кто-нибудь пальнет?
— Исключено. Собака в Германии, как корова в Индии, — священное животное.
Минуты через три Удалов достал из кармана кусок хлеба, поплевал на него, произнес несколько таинственных слов и свистнул суке. Та мигом оторвалась от кобеля и понеслась к окопам. Кобель кинулся было тоже, но остановился в раздумье. Сука, увидев это, тоже остановилась, скосила глаза на ухажера.
— Вот что бабы с нами делают, а! — восхищенно и одновременно уничижительно произнес Бембеев. — Что у людей, что у зверей — все одинаково. Гибнут мужики!
Удалов вновь свистнул. Сука опять вскинула голову, запрядала тонкими мускулистыми ногами, собираясь бежать, но кобель так и не тронулся с места, и сука с вопросительным видом повернулась в сторону окопов.
— Ну бабы, — не переставал возмущенно кропотать калмык, — ну и сволочи! Вот народ! Ты только погляди, что сейчас она будет с ним делать.
— Ничего делать не будет, — спокойно проговорил Удалов. — Приведет сюда и сдаст нам на руки. Только и всего.
— Но ты посмотри на ее позу!
Удалов свистнул в третий раз. Сука сделала несколько нерешительных шагов в сторону окопов и опять остановилась, высокомерно, будто светская дама, оглянувшись на «почтальона»: ну что же ты, мол? Только шерстяные штаны свои способен протирать до дыр в разных зарослях, а как поухаживать за дамой, так сразу хвост к пузу поджал?
Пес намек понял, пристыженно опустил голову, сделал несколько коротких шагов, словно бы собирая дыхание для разбега, потом, разом обрубив в себе все сомнения, совершил длинный ловкий прыжок и в одно мгновение очутился около суки. А та, отзываясь на свист Удалова, побежала к окопам. Кобель, забывший о прочем, — слишком пустой оказалась его собачья голова, — припустил следом.
На ходу пес настиг суку, нежно ухватил зубами ее ухо, сука пролаяла ему что-то в ответ, отпрянула в сторону и через несколько минут уже прыгнула в окоп, к Удалову. Кобель, не колеблясь ни мгновения, махнул следом. Калмык ухватил его за ошейник и притянул к себе. У пса испуганно задрожала шкура, хвост автоматически, сам по себе, прилип к брюху.
— Тихо, тихо, тихо, — ласковым успокаивающим шепотом проговорил калмык и нажал стягивать с его головы ремешок…
В кошельке, притороченном к ошейнику, лежала свернутая в несколько частей бумага, в ней был изложен — с двумя подробными схемами — план прорыва окруженной группы немцев к своим.
Дутов, получив этот план, довольно рассмеялся:
— Это — то самое, что нам нужно больше хлеба!
— Что делать с «почтальоном», ваше высокоблагородие? — спросил Удалов.
— Отпустить.
— Вместе с этой бумажкой?
— Только вместе с нею. Иначе будет потерян весь смысл операции. Через десять минут я отдам вам это послание.
Штабные работники, как и обещал Дутов, колдовали над «посланием» ровно десять минут, перерисовали схему, направление прорыва и вновь запечатали бумагу в кошелек.