– И что это за сторона?

– Вещи, не привязанные к настоящему моменту. И вообще ни к какому моменту, так что и не ретро.

– И что случилось с твоей линией? – спросила Холлис.

– Бизнес. Обычное дело. Мы не смогли придумать новую бизнес-модель. Что-то пошло не так, денег, чтобы это преодолеть, не хватило. Мы прогорели. Где-то в Сиэтле должен быть целый склад наших туфель второго сезона. Если бы я сейчас до них добралась, то через eBay заработала бы больше, чем за время выпуска линии.

Джордж раскрыл помятую бумажную сумку «Галери Лафайет», и Мере бросила в нее цепи.

– Можно угостить вас обедом? – предложила Холлис.

– Где ты остановилась? – спросил Джордж.

– Сен-Жермен. Рядом со станцией «Одеон».

– Я знаю там хорошее место, – сказал Джордж. – Закажу столик на восемь часов.

– Мередит?

Мередит внимательно посмотрела на Холлис. Затем кивнула.

– На четверых, пожалуйста, – сказала Холлис.

Милгрим сидел за столиком в людном кафе, во дворике, и просматривал в фотоаппарате четыре снимка Фоли.

Два со спины пригодятся, если кому-нибудь надо будет за ним следить. В три четверти, на фоне вырвиглазных платьев, куда хуже. Абсолютно среднестатистическое лицо. Неужели в восьмидесятых женщины и впрямь одевались так ярко?

А вот фотография, сделанная без прицела, из-за спины крашенной хной немки, оказалась идеальной. Немка еще глянула на него зло, что подошел так близко. Милгрим тогда почувствовал запах ее духов: что-то резко неорганическое. Может быть, аромат хладнокровной сосредоточенности. Милгрим извинился и отступил назад, гадая, удалось ли поймать Фоли в кадр.

Он переключил аппарат на просмотр. И увидел Фоли, увеличенного, очень четкого, не по центру кадра. Из-за темных очков вокруг глаз осталась незагорелая полоса, напомнившая Милгриму порнографический прямоугольник на странице по ссылке Уинни. Козырек закрывал лоб, сводя эмоциональную информацию к минимуму. Черты были гладкие, словно не затронутые опытом, и выражали уверенность – возможно, отчасти показную. Что-то такое, что Фоли постарается сохранить в любой ситуации.

Милгрим двинулся дальше, высматривая Фоли, и довольно скоро нашел его и одновременно Холлис. Она разговаривала с девушкой в джинсах и белой рубашке. Милгрим не сомневался, что Холлис его заметила, но не стал встречаться с нею глазами. Фоли спустился по лестнице, Милгрим за ним – и видел, как тот вышел из здания.

Тогда он вышел во дворик, заказал эспрессо и начал смотреть снимки.

Теперь Милгрим выключил аппарат, открыл крышечку снизу и вытащил синюю карточку размером с почтовую марку. Интересно, когда он последний раз клеил настоящую почтовую марку? И не вспомнить. Даже думать о ней было странно. Милгрим нагнулся, задрал штанину новых брюк и засунул карточку глубоко в носок.

Психотерапевт говорила, он от природы не методичен, но опасная жизнь наркомана научила его практической пользе метода, а дальше это вошло в привычку.

Милгрим достал из внутреннего нагрудного кармана новую карточку и, как всегда с трудом, выдавил ее из упаковки. Вставил в фотоаппарат и убрал его в карман.

Зазвонил «нео», в другом кармане. Милгрим достал его. Телефон выглядел гаже обычного.

– Да?

– Просто проверяю ваш телефон, – неубедительно соврал Слейт. – У нас проблемы со всей системой.

Он всегда говорил о «нео» как о системе, хотя Милгрим ни разу не видел такого телефона у кого-нибудь еще.

– Вроде работает, – сказал Милгрим.

– Как там у вас?

Слейт никогда не скрывал, что с помощью «нео» может следить, где сейчас Милгрим, но если и упоминал об этом, то лишь экивоками. Сейчас подтекст был такой: он знает, что Милгрим в Париже. А с учетом русского GPS, возможно, знает даже, что конкретно в этом дворике.

При начале их знакомства Милгрим был не склонен задавать вопросы. Правила устанавливал Слейт, во всем, так оно и осталось.

– Дождик, – сказал Милгрим, глядя на голубое небо и белые облака.

Пауза затягивалась.

Милгрим хотел вытянуть из Слейта признание, что тот знает, где он. Это было как-то связано с его недавней злостью, которая, возможно, еще не совсем прошла. И он не знал, хорошо это или плохо.

– Как Нью-Йорк? – не выдержал наконец Милгрим.

– Торонто, – ответил Слейт. – Жарковато. До связи. – И отключился.

Милгрим глянул на «нео». Что-то раскрывалось у него в голове. Как брошюра, подумал он, не как бабочкины крылья в более частом сравнении. Неприятная брошюра, из тех, в которых прямым текстом описаны все симптомы.

Зачем звонил Слейт? Действительно ли ему было надо проверить телефон Милгрима? Позволяют ли несколько минут живого разговора манипулировать телефоном как-то по-особому?

Интересно, подумал Милгрим, услышит ли Слейт, если сейчас заговорить? Почему-то он раньше об этом не задумывался.

И почти сразу пришла уверенность: да, услышит.

Милгрим выпрямился на белом алюминиевом стуле. Внутри вновь закипало чувство, которое он определил как злость. Под рубашкой чувствовался чехол Фарадея с паспортом. Блокирующий радиоволны. Не позволяющий считать радиочастотную метку в его американском паспорте.

Милгрим взглянул на «нео».

Решение пришло само, без раздумий. Он расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, достал чехол и сунул телефон к паспорту. Затем убрал его под рубашку и застегнул пуговицу.

Чехол стал толще, заметнее под рубашкой.

Милгрим допил горький остывший эспрессо, положил на квадратный подносик несколько монет. Встал, застегнул куртку над выпирающим чехлом и вернулся в «Салон дю вэнтаж». По-прежнему высматривая Фоли, который наверняка уже вернулся.

Он не спеша поднялся по лестнице и немного постоял, разглядывая увеличенный портрет Холлис. Затем вновь расстегнул верхнюю пуговицу, достал чехол и вытащил «нео», который тут же зазвонил.

– Алло? – (Свободной рукой засовывая обратно чехол.)

– Вы были в лифте?

– Туда набились японки, – сказал Милгрим, глядя на проходящих японских девушек. – Здесь всего три этажа, но я не смог выйти.

– Просто проверяю, – ровным голосом сказал Слейт и повесил трубку.

Милгрим смотрел на «нео», щупальце Слейта, и гадал, выключается ли телефон на самом деле, когда его выключишь. Возможно, надо вытащить аккумулятор. Что, кстати, Слейт настрого запретил. Или обе карточки, которые Милгриму тоже запретили вынимать.

Слейт заметил, что Милгрим на время сделался невидим, как, надо понимать, происходит в лифте. Кабина лифта – тот же чехол Фарадея.