Я внимательно смотрела на Альку и чувствовала: она чего-то недоговаривает. Вполне возможно, этот придурок Макар рассказал, как я засадила собственного мужа, хотя он взял моё преступление на себя. Вероятно, она это знает, просто боится мне сказать.

— Уехал он злой как собака. Попросил сразу ему позвонить, как только ты дома появишься. Он подъехать к тебе хочет, поговорить. Сказал, ты не желаешь с ним общаться и трубки швыряешь.

— Надеюсь, ты не станешь ему звонить и на меня стучать?

— Как ты могла обо мне такое подумать? Зачем мне это надо? Это ваши семейные разборки, я в них лезть не собираюсь. А то помиритесь, а я крайняя буду.

— Вот это ты правильно сказала, — подметила я. — Мы родственники и между собой всегда разберёмся. Лезть в наши отношения не надо. Я тебя в этом полностью поддерживаю.

Аля вновь покосилась на скучающую Ладу с любопытством.

— А правда, что Пашка в тюрьме?

— Аля, зачем ты спрашиваешь? Тебе же Макар всё рассказал.

— Он сказал, что Пашка в беде и ты не хочешь ему помочь.

По глазам Альки было нетрудно догадаться, что он сказал ей не только это, но и то, что за рулём в тот кошмарный вечер была я.

— Аля, зачем тебе чужие семейные разборки? Не лезь. Если Макар наговорил про меня гадостей, не стоит его слушать. У нас с ними свои счёты.

— Раньше ты мне всё рассказывала, а теперь даже в гости зайти не хочешь, — обиделась Алька. — Отдаёшь предпочтение подружкам на «кабриолетах».

— Аля, я обязательно к тебе зайду. Просто сейчас времени в обрез. Я на Ибицу на пару недель уезжаю. Как только вернусь, сразу к тебе зайду и поделюсь впечатлениями.

— Куда ты уезжаешь?

— На Ибицу.

— А где это?

— Ибица — это курорт Испании. Остров длиной всего сорок километров, а шириной и того меньше. Всего двадцать.

— Там, наверное, очень дорого, — выдохнула Алька.

— Пока не знаю.

— Ты с Пашкой летишь? — как бы между делом спросила она, заметно нервничая.

— Нет. С подругой.

Алька почему-то покраснела.

— Аля, мне пора. Ты не обижайся на меня, пожалуйста. Я после Ибицы обязательно к тебе зайду. Обещаю. Выпьем мартини, посидим, как в самые добрые и славные времена, посплетничаем.

— Заходи. Я буду ждать, — всё так же обиженно произнесла Алька и отправилась в сторону метро.

Я подошла к Ладе.

— Пошли. Извини. Просто соседку встретила. Давно не виделись.

— Она так на меня смотрела, — заметила Лада.

— Как?

— Словно я ей что-то плохое сделала.

— Не обращай внимания. Она сама по себе такая.

— Да мне-то в принципе до неё дела нет. Я видела её в первый и последний раз в жизни. Но девушка явно себе на уме.

Мы вошли в подъезд, Лада посмотрела на обшарпанные стены и испуганно покачала головой.

— Света, почему здесь так?

— Да уже не один год собираемся сделать ремонт. Никак не получается.

— Почему?

— Жильцы не хотят складываться, валят всё на ДЭЗ, а ему тоже ни черта не надо. Говорят, город не финансирует. В России так всегда: с больной головы на здоровую, со здоровой на больную.

— Света, так ты позвони мэру. Он, наверное, об этом не знает.

Я посмотрела в чистые Ладкины глаза и рассмеялась.

— О чём?

— О том, что у вас такой подъезд и такие условия. Пусть примет срочные меры. Это же нехорошо. Вы испытываете дискомфорт.

— Лада, ты совсем американизировалась. Ты не в Майами, а в России. Тут никому ничего не надо.

— Вообще никому?

— Абсолютно. Всем всё по барабану.

— Даже мэру?

— А он что, крайний?

— Ну, если его выбрали, значит, он крайний.

— Если бы ты знала, как у нас выбирают, то не задавала бы подобных вопросов.

— В Штатах не так.

— Сейчас ты не в Штатах. Сотни домов вообще уже давно списаны под снос и непригодны для проживания. А в них люди годами живут. Подумаешь, в подъезде ремонта нет! Такие мелочи. У некоторых вообще подъездов нет. Люди ходят, штукатурку с волос отряхивают и оглядываются, чтобы бетонная плита на голову не упала.

— Но ведь это нарушение прав человека!

— А кто сказал, что здесь у кого-то есть какие-то права? Кто их будет брать в расчёт? Тут у каждого только обязанности. Мы про права практически не вспоминаем, а если и вспомним, что толку? Нас всё равно никто не услышит. Все права у государства, которое нас каждый день к чему-нибудь обязывает. Ладка, ты просто отвыкла от России-матушки.

— Да я к ней, собственно, и не привыкла. Я когда из страны уезжала, мне всего двенадцать лет было.

— Поэтому тебя всё так удивляет.

— А жильцы почему скидываться не хотят?

— Потому что им на общественные места глубоко наплевать. Они с трудом наводят порядок в собственных квартирах.

— Как это — глубоко наплевать? — не понимала меня Лада. — Но ведь они же здесь живут. Неужели так трудно собрать деньги и сделать ремонт?

— Труднее не бывает. Все начнут говорить, что нет денег, что им это нафиг не нужно, приводить в упрёк, что кто-то богаче и у кого-то больше квартира. Мол, если, тебе нужно, сам и делай. У нас квартира меньше и средств таких нет. Нам и так неплохо.

— Как же можно жить с такими соседями?

— А у нас других не бывает.

— Так почему тогда не сделать ремонт тому, у кого средства есть?

— А что, у кого есть средства, крайний, что ли? Отчего у него средства? Оттого, что он пашет, как подорванный. Почему кто пашет, должен тащить того, кто на диване лежит?

— Поэтому у вас здесь всё так и получается, — сделала заключение Лада. — Вы живёте по принципу «Я что, крайний?» или «Моя хата с краю, ничего не знаю». Нет у вас солидарности, а это очень важно для любой страны.

Перед тем как открыть дверь, я почувствовала волнение. Господи, ведь недавно совсем в моей квартире было совершенно преступление, и у меня нет даже предположений, кто мог его совершить.

Открыв дверь, я зашла в коридор, включила свет и… на пороге гостиной чуть не споткнулась о труп Жоржа…

— Света, что это?! — вскрикнула Лада с ужасом.

— Труп, — глухо сказала я.

— Чей?

— Моего адвоката.

— Кто его убил?

— Не знаю.