– Я обязательно позвоню.

За колонной, кажется, снова что-то мелькнуло. Я на секунду отвернул голову от Жанны, а когда вновь обернулся к ней – то девушку рядом с собой не обнаружил. Уже не только шел снег – снова, как и вчера, замело. Белые лохматые вихри скрыли луну, фонтаны, смотровую площадку. Стало темно и неуютно. Быстрей в ГЗ. Как сказала Жанна, в Город Заин…

Пошатываясь, я вошел в комнату Зои. Она помогла мне снять куртку:

– От тебя пахнет женщиной.

«Жжанной», – хотел сказать я, но произнес другое:

– Жженщиной? Не думаю…

Сказал и рухнул на кровать. Сознание покидало меня: «Заин», «7», «Ж», «15 февраля»… Да самое важное – это «15 февраля». Что будет? Что случится 15 февраля?…

Как жарко. И душно. А вокруг метет, метет, метет… И нет сил ни сдвинуться, ни пошевелиться. А из темноты что-то большое и белое надвигается на меня. Оно холодно прикасается, ощупывает, мутно заглядывает в глаза. И отступает. И метель тут же стихает. Я помню: так уже было. И звезды в небе. И луна. Так близко. Как она прекрасна. Я вижу – от нее отрываются маленькие лунные капельки. Они падают. Падают на землю. Падают на меня. А я все никак не могу найти в себе сил. Я не могу сделать и шага, я не могу пошевелиться, чтобы увернуться. Я лишь зажмуриваюсь, и лунные капли бьют меня по лицу. Нет, не бьют. Они просто капают. Как дождь. Это теплые капли летнего дождя. Я глубоко вдыхаю, я хочу прочувствовать весь его влажный аромат. Пахнет. Пахнет очень приятно, очень знакомо. Но не летним дождем. Я снова открываю глаза.

Луна гуляет по небу. Останавливается. Остановилась. Так и должно быть. Но нет, она сорвалась. Она падает. Падает на меня. Луна заслоняет собой уже все небо. Но я не пытаюсь отойти в сторону, я не зажмуриваюсь в ожидании. Я смотрю, я всматриваюсь в приближающуюся нее. И я вижу кратеры, похожие на глаза. И горные хребты, как нос и губы. И я вдруг удивляюсь тому, как луна похожа на Зою. И понимаю: луна и есть она, ее лицо. Зоя смотрит на меня сверху и из ее глаз капают слезы:

– Слава богу, ты приходишь в себя…

Я, наконец, смог пошевелиться. Губами:

– Зоя…

Она вздыхает:

– Наконец…

По моему лицу текут лунные капли. Хочется пить и я, кажется, улыбаюсь:

– Еще воды…

Зоя тут же подносит к губам стакан. Я пью, тяжело глотая. Луна-Зоя смотрит с надеждой:

– Кушать хочешь?

– Кажется, нет…

Зоя-луна заставляет меня съесть пару ложек меда. И я так устал. Мои ресницы схлопываются. А я не хочу:

– Зоя… Луна-Зоя… Зоя… За…

В ответ откуда-то издалека приходит шепот Жанны:

– Заин… Заин… Заин… Полнота… Завершенность… Гармония… Плодотворность… Заин… Заин… Заин…

И вокруг снова метет, но не так сильно, и я вижу не просто белые полосы-пятна, я различаю отдельные снежинки. Нет, это не снежинки, это цифры-кружева: «7» и «8», «2» и «3», «1» и «4», «5» и «9», «6» и «0». Это что-то значит?

И снова:

– Заин… Заин… Заин…

Я оборачиваюсь. И не вижу Жанны.

– Жанна!

– Заин…

– Жанна!

И снова, снова ее голос. Он вьется, вьюжит вокруг, и он шепчет, шепчет, шепчет:

– Заин… Заин… Заин… Полнота… Завершенность… Гармония…

Я снова всматриваюсь в снежинки-кружева. «7» и «8», «2» и «3», «1» и «4», «5» и «9», «6» и «0». Что это значит? «7» и «8», «2» и «3», «1» и «4», «5» и «9», «6» и «0»… А еще – я не заметил сразу – здесь есть «+», «-», «х». И другие, и другие…

Снежинки-кружева падают с неба. Я подставляю ладони и ловлю их. «7» и «8», «2» и «3», «1» и «4», «5» и «9», «6» и «0». Они покрывают мои пальцы горкой. Белой. Кружевной. Невесомой.

Я вижу и цифры, и знаки сначала отчетливо, но потом, потом они начинают мутнеть и таять. Да, они тают. Мои руки холодны, но снизу от земли идет ровное, уютное тепло…

Проснулся посреди ночи. На столе горит лампа. У меня в ногах, свернувшись калачиком, спит Зоя. Я дотянулся до стакана с водой, стоявшим на стуле. Выпил его весь взахлеб и почувствовал дикий голод. Увидел пакетик чипсов на полке, потянулся. Зоя вздрогнула и проснулась:

– Ты пришел в себя.

– Кажется, да. Есть хочу смерти подобно…

И Зоя улыбнулась. Она встала, быстро приготовила какую-то кашку-размазню. Луноподобная кормила меня с ложечки. Так же, как на концерте Виталика. Только тогда было варенье.

– Ну, еще ложечку. За маму…

Я глотал.

– За папу…

Я проглотил и снова открыл рот:

– За Зою…

Ее лицо было прекрасным и усталым. Но Луна улыбалась:

– Ты несколько дней не приходил в себя. Я вызывала доктора…

Наверное, это и было то большое белое, что надвигалось на меня, холодно прикасалось, ощупывало, мутно заглядывало в глаза. Я ничего не сказал, во рту у меня была каша.

Зоя продолжала:

– Доктор, сказал, что ты, видимо, простыл, но ничего особо страшного нет, потому что ты, должно быть, крепкий парень. Просто у тебя сейчас упадок сил и нужно много спать. Вот ты и спал… А я, дуреха, так испугалась…

Да, я, видимо, простыл после концерта Виталика, когда вместе с Зоей вылетел в холодную ночь расстегнутый, без шарфа. А потом уже простуженный пошел гулять с Жанной. А еще столько ночей не спал, пока охотился на черного аспиранта. Вот и выпал в сон-бред…

Я доел кашу, поцеловал Зое руку – теплую и нежную – и снова уснул.

Никаких цифр больше не видел. Никаких голосов не слышал. Проснулся днем снова голодным. Зоя сварила мне на кухне супчик. С мясом. Поел и позвонил главному редактору, чтобы тот не потерял меня:

– Болею.

– Выздоравливай.

И опять уснул…

На следующий день почувствовал, что голова постепенно приходит в себя, начинает думать и требовать работы. Но в теле все еще была слабость. Ходить особо не ходилось. Лежать… Взялся было за недочитанную книгу, но глаза с трудом удерживали строчки. Я попросил Зою:

– Почитай мне…

Ее волшебный голос – по ходу чтения то смягчающийся, то становящийся жестким. Я слушал с закрытым глазами и, как будто наяву, видел описываемое в книге:

«19 февраля 1855 на престол взошел Александр ІІ, издавший в том же году распо ряжение „О дозволении принимать в университеты неограниченное число студентов”. В 1856 г. новым попечителем Московского университета назначен Е.П.Ковалевский, с приходом которого связана отмена всех притеснений в преподавании и внутреннем распорядке университета. Государство оказывает внимание научному сообществу: ректору выделяется карета, профессорам положена повозка и дрова для отопления.