Не будем забывать, что во время описываемых событий урсулинский пансион продолжал работать, обучая молоденьких девушек и девочек чтению, письму, катехизису и хорошим манерам. Можно себе представить, какая атмосфера царила в этой монастырской школе, директриса которой была охвачена сексуальной истерией, мало-помалу распространявшейся и на прочих учительниц. В документах не сохранилось никаких свидетельств на этот счет. Нам известно лишь, что со временем возмущенные родители стали забирать дочерей из пансиона, уже не доверяя «добрым сестрам». Поначалу же казалось, что в обители ничего особенного не происходит.

В пятый год игуменства Иоанны в монастыре произошел ряд событий, на первый взгляд совершенно незначительных, но повлекших за собой драматические последствия.

Сначала умер наставник урсулинок каноник Муссо. Это был весьма достойный пастырь, приложивший немало усилий для процветания обители, но он был уже очень стар и в последние годы почти впал в детство. Состояние душ духовных дочерей было ему неведомо, а монахини, в свою очередь, каноника ни во что не ставили.

Когда Муссо умер, игуменья изо всех сил пыталась изобразить скорбь, но сердце ее трепетало от счастья. Наконец-то, наконец-то!

Как только старика похоронили, настоятельница немедленно отправила письмо приходскому священнику. Начиналось оно с описания тяжкой утраты, постигшей монахинь, а далее Иоанна переходила непосредственно к делу: ей самой и ее подопечным нужен новый духовный наставник, такой же мудрый и благочестивый, как усопший каноник. В конце письма настоятельница прямо приглашала кюре занять освободившееся место. Надо сказать, что письмо составлено очень искусно — если не считать орфографических ошибок, ибо с правописанием мать Иоанна была не в ладах. Разве смог бы Грандье устоять перед этой искренней, благочестивой и в то же время лестной мольбой?

Но увы — Грандье ответил вежливым отказом. Он не достоин такой высокой чести, да к тому же у него хватает и прочих обязанностей.

Предвкушение счастья обернулось страшным разочарованием. Горе и уязвленная гордость смешались в душе аббатисы, породив холодную ярость и жгучую ненависть.

Найти выход гневу было непросто, ибо кюре обитал в мире, куда Иоанне доступа не было. Она не могла до него добраться, а он отказывался ступить на порог обители. Единственная возможность хотя бы косвенно прикоснуться к жизни священника возникла, когда Мадлен де Бру явилась в монастырь навестить свою племянницу, пансионерку монастырской школы. Войдя в гостиную, Мадлен увидела мать-аббатису, поджидавшую ее по ту сторону решетки. Мадемуазель де Бру вежливо поздоровалась, а в ответ на нее обрушился поток ожесточенной брани: «Шлюха, прелюбодейка, богохульница, совратительница!» Осыпаемая проклятиями, Мадлен в ужасе бросилась вон.

На этом возможности мести, казалось, были исчерпаны. Матери Иоанне теперь оставалось только одно: примкнуть к стану заклятых врагов Грандье. Без промедления настоятельница послала за человеком, который считался злейшим среди всего местного духовенства врагом приходского священника. Каноник Миньон, хромой от рождения, бездарный, уродливый, всегда завидовал красоте, уму и удачливости Урбена Грандье. К этой изначальной антипатии со временем добавились более весомые причины для ненависти: издевательские шутки Урбена, скандальная история с Филиппой Тренкан, приходившейся канонику кузиной, а в последнее время еще и судебное разбирательство между церковью Святого Креста и приходом Святого Петра. Не послушавшись совета коллег, Миньон затеял судебный процесс и проиграл его. Он все еще не оправился от обиды и унижения, когда получил внезапное приглашение от игуменьи урсулинской обители. После пространного разговора о благах духовной жизни беседа повернула на скандальное поведение приходского кюре, а закончилась предложением принять урсулинок под свою опеку. Миньон сразу же согласился стать исповедником монахинь, довольный тем, что в лагере врагов Грандье появилась новая союзница. Каноник еще не знал, как ее использовать, но, подобно дальновидному полководцу, решил укрепить свой резерв.

Ненависть, которой ныне пылала аббатиса к Грандье, странным образом не избавила ее от прежнего наваждения. И во сне, и наяву Иоанна грезила все о том же мужчине, только теперь он превратился из прекрасного принца в страшного и соблазнительного инкуба, который способен доводить своих жертв до греховного, но бесконечно сладостного экстаза. После смерти престарелого отца Муссо настоятельнице несколько раз снилось, как старик возвращается на землю из Чистилища, чтобы просить своих бывших духовных дочерей помолиться за него. Однако внезапно лицо покойника менялось, и «я уже видела перед собой не своего бывшего наставника, а Урбена Грандье, заводившего речь о любовной страсти и осыпавшего меня поцелуями и ласками, в равной степени непристойными и кощунственными, так как я не могла отдать ему то, чем более не распоряжалась, ибо я посвятила свое девство Жениху Небесному».

По утрам игуменья рассказывала о своих ночных видениях монахиням. Рассказы эти были настолько красноречивы и впечатляющи, что в скором времени еще две молодых монахини — сестра Клэр де Сазийи (кузина кардинала Ришелье) и еще одна Клэр, послушница, — тоже стали видеть соблазнительные видения, в которых им являлись сатироподобные священники, нашептывавшие девицам на ухо всякие похабные словечки.

Событие, которому было суждено погубить Урбена Грандье, началось с глупого озорства. Несколько молодых монахинь, которым помогала часть воспитанниц, решила попугать трусоватых пансионерок, а также благочестивых урсулинок старшего поколения. Шутка была задумана в духе страшных и смешных розыгрышей, обычно устраиваемых накануне Дня Всех Святых. Поскольку дом, в котором располагалась обитель, имел репутацию «нехорошего места», сама атмосфера монастыря отлично подходила для спектакля. Поэтому непосвященные пришли в ужас, когда вскоре после смерти старого каноника, в мрачных коридорах монастыря появилась фигура в белом саване. Теперь двери келий на ночь запирались на засов, однако призрак таинственным образом умудрялся проникать и внутрь-то ли проходя сквозь стены, то ли пользуясь помощью самих воспитанниц. С кого-то ночью сдернули простыню, кому-то по лицу провели ледяными пальцами. Из-за потолка доносились стоны и звяканье цепей. Девочки пищали от ужаса, почтенные монахини сотворяли крестное знамение и взывали к святому Иосифу. Увы, это не помогало. Призрак возвращался вновь и вновь, так что и школа, и монастырь были охвачены паникой.

Каноник Миньон был осведомлен о том, что происходит на самом деле, потому что участницы проделок обо всем рассказывали ему во время исповедей. Слушая про призраки, про инкубов и прочие «сверхъестественные» явления, пастырь вдруг понял, что само Провидение пришло к нему на помощь. Все складывалось самым наилучшим образом. План составился сам собой. Духовник сурово корил озорниц, однако запрещал им признаваться в своих прегрешениях. Тем же, кто не знал о розыгрыше, Миньон толковал, что это не призрак, а сам дьявол является им по ночам. Матери-настоятельнице и сестрам, страдавшим от непристойных видений, каноник объяснил, что все это не сон, а вполне вещественные домогательства Сатаны.

Теперь настало время провести совещание в узком кругу о дальнейших действиях. Самые влиятельные враги Грандье собрались в загородной усадьбе господина Тренкана, расположенной в одной лиге от города. На военном совете Миньон рассказал о монастырских событиях и объяснил, какую из них можно извлечь пользу. Диспозицию разработали во всех деталях, с использованием тайного оружия, психологии и сверхъестественных сил. Заговорщики были окрылены. На сей раз гнусному Грандье отвертеться не удастся.