Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы заперли двери и окна. Конрад дрожащими руками открыл маленький конверт и встряхнул, расправляя, пергамент, лежавший внутри. Листы оказались намного старше тех, что были в большом конверте с инструкциями для Конрада. Мой бедный товарищ начал читать написанное монотонным голосом, еще более вводящим в транс. Свечные огоньки тускнели у меня перед глазами; комната стала утопать в серой тягучей дымке или слизи и из места, твердо зафиксированного в пространстве и во времени, стала превращаться в диковинную галлюцинацию. Бóльшая часть того, что озвучивал Конрад, ко мне долетала в искаженном виде, будто из трубы. Слова теряли смысл — и тем не менее сухой и здравый, изложенный архаичным языком посыл наполнял меня невыносимым ужасом.
— …Во исполнение завета, написанного в другом месте, я, Джон Гримлан, настоящим клянусь от имени Безымянного, что готов подкрепить свою веру. По этой причине я пишу здесь кровью эти слова, которые когда-то были сказаны мне в темной, безмолвной комнате в мертвом городе под названием Коф, который никогда не видел ни одной смертной души, кроме моей. Эти самые слова, которые я сейчас записываю, должны быть произнесены над моим мертвым телом в избранный час, чтобы я мог исполнить свою часть соглашения, которое я заключил по своему свободному желанию, со всесторонним знанием и в полном обладании всеми моими духовными силами, в возрасте пятидесяти лет в год Господень одна тысяча шестьсот восьмидесятый. Се изреките: допрежь Человека были Старейшины, владыка оных бысть и поныне середь теней, в кои шагнув единожды, не обретет пути назад ни един смертный…
Текст превращался в примитивную тарабарщину, когда Конрад спотыкался на словах незнакомого языка, смутно напоминавшего финикийский, чье потустороннее звучание во мне пробуждало сильную дрожь — ничего подобного не последовало бы в случае с любым иным древним наречием. Один из свечных огней затрепетал, взвился вдруг высоко — и угас. Я потянулся было снова зажечь погасшую свечу, но восточный гость, не проронив ни слова, остановил меня — жестом и взглядом. Лишь на этот короткий миг отвел он глаза от мертвой фигуры на столе. Вскоре текст рукописи стал понятнее, хоть и звучал архаично:
— …и всяк смертный, достигший черных твердынь Кофа и заговоривший с Владыкой Темным, чей лик всегда сокрыт, волен будет просить всего, что дух его алкает: богатств без счета, знаний без постижимой меры и жизни дольше той, что положена смертному, равной двум сотням годов и еще пятидесяти.
И снова на время голос Конрада заскрежетал незнакомым гортанным наречием.
Погасла еще одна свеча.
— …и да не уклонится смертный, когда пробьет час уплаты по долгам его и когда во чреве его разгорится адский костер, знаменуя: пора платить. Князем Тьмы в конце да будет взято причитающееся ему, и да не будет он любым путем обманут. Обещанное да будет отдано. Augantha ne shuba…
При первых звуках этого варварского языка холодная рука ужаса сомкнулась на моем горле. Я поспешно взглянул на свечи и не удивился, обнаружив, что еще одна прогорела. И все же сквозняка не ощущалось, тяжелые гобелены не шевелились. Голос Конрада дрожал, он приложил руку к горлу и прокашлялся. Взгляд восточного гостя все это время оставался неподвижным.
— …средь сынов человеческих снуют от века тени странные. Люди зрят следы когтей, но не лапы когтящие, и неохватные крыла черные простерты над общностью всех людских душ. Есть лишь один Темный Господин, хоть люди и зовут его по-разному: Сатана, Вельзевул, Ариман, Абаддон, Ариман, Мелек Таос…
Испуг обрушился на меня, отнял способность видеть происходящее четко. Я слышал, как голос Конрада вдалеке продолжает барабанить вверенный текст — смесь из понятных слов и вокабул на другом языке, ужасную суть которых я не осмеливался бы никогда постичь. На моих глазах свеча гасла за свечой, с каждым мигом горькая тьма вокруг нас сгущалась, а мой ужас рос. Я не мог говорить, не мог двигаться; мои широко распахнутые глаза с мукой и напряженностью устремились на последнюю живую свечу.
Незнакомец, безмолвно стоявший во главе стола, тоже стал слагаемой моего страха. Он не двигался и не говорил, но его застывшие раскосые глаза пылали в темном триумфе. Я знал, что под его непроницаемым фасадом скрывается адское ликование, — но почему, почему?
Я знал, что в момент, когда погаснет последняя свеча и комната погрузится в полную темноту, должно произойти что-то неописуемо ужасное. Конрад подходил к концу записей. Его голос достиг сильного крещендо.
— Итак, настал момент уплаты. Воронье кружится; кодлы нетопырей взмывают к небу, где черепа парят среди звезд. Душа и тело были обещаны, и теперь они должны быть переданы. Они никогда не обратятся во прах и не вернутся к элементам, из коих нарождается жизнь…
Свеча слегка мерцала. Я хотел закричать, но с моих губ сорвался только безмолвный вопль. Я хотел бежать — но просто стоял, не в силах даже закрыть глаза.
— …Пора платить, бездна разверзлась. Колеблется свет, сгущаются тени. Добро есмь зло, свет есмь тьма. И упованья есмь горький рок…
По комнате разнесся глухой гул. Казалось, он исходил от того, что лежало на столе. Ткань павлиньего плаща покойного беспокойно трепетала.
— О крыла в самой черной тьме!
Я был неимоверно напуган. В скопище теней раздался слабый свист. Шорох темных портьер? Нет, звук походил на шелест гигантских крыльев…
— О алые глаза во мраке! Что обещано — и о чем договор скреплен кровью, — оное да исполнится! Свет есмь тьма — о восславься, Коф!
Тут погасла последняя свеча. По библиотеке прокатился страшный нечеловеческий крик, который потряс нас до глубины души. Он не исходил из моей или конрадовой глотки, да и человек с Востока по-прежнему хранил молчание. Ужас нахлынул на меня ледяной черной волной, и в слепой тьме я услышал, как теперь-то точно кричу сам.
Нечто вихрем пронеслось по комнате, срывая подвешенные предметы, громя столы и стулья, которые, разлетаясь в щепки, оседали на пол. На мгновение отвратительный едкий запах обжег нам ноздри, и из темноты до нас донесся низкий хрип. И вдруг тишина пала на нас, точно погребальная вуаль.
Где-то Конрад нашел свечу и запалил ее. В ее слабых отсверках мы увидели ужасный беспорядок в комнате, увидели ужас на лицах друг друга и черный